Археологічна мандрівка на Кавказ

For the sake of viewer convenience, the content is shown below in the alternative language. You may click the link to switch the active language.

Археологические исследования на Кавказе я вел позже, чем в Крыму,— в 1957—1963 гг. Сперва мне казалось, что эти два района должны быть очень похожи. Ведь и там и тут есть и палеолитические стоянки в гротах, и памятники античной культуры на берегах Черного моря, и средневековые пещерные города, и храмы с фресками. Но очень скоро я убедился, что на Кавказе все выглядит иначе, потому что окружение иное. Крым миниатюрен, уютен, горы его невысоки, весь полуостров можно объ­ехать за несколько суток. Памятники там всюду бросают­ся в глаза. Кавказ подавляет своим величием, и остатки прошлого нередко теряются на фоне снежных вершин Главного хребта, в чаще субтропических зарослей.

Помню, в Абхазии меня заинтересовал рассказ о сред­невековой церкви на горе Лашкендар около Ткварчели. На портале этого здания высечены фигуры двух псов. А культовое почитание собаки известно на Кавказе с бронзового века. Мне захотелось посмотреть на эти изо­бражения. Я доехал на поезде до города абхазских уголь­щиков и спросил, где гора Лашкендар. Мне охотно пока­зали, но сразу же стали уговаривать не ходить на нее — там уже много народу погибло. Я не послушался и бодро полез вверх по лесистому склону. Оказалось, что дороги к вершине нет. Сначала я еще различал узкую тропу, но потом и она исчезла, и мне пришлось продираться на­прямик через колючий кустарник, густо перевитый лиана­ми. Скорость продвижения упала до минимума, каждый шаг давался с трудом. Лишь во второй половине дня добрался я до вершины. Увы, то был длинный ровный хребет, заросший не меньше, чем склоны горы. Везде лес, никакого обзора, и где находятся руины, совершенно непонятно. Я подался в одну сторону, но ничего не уви­дел, повернул в другую — результат тот же. Начало темнеть, и я вынужден был с позором отправиться восвояси, Спустился я вТкварчели в самом жалком виде — ков­бойка и брюки изодраны в клочья, с ботинок сорваны каблуки, руки в кровоточащих ссадинах. Не знаю, погиб­ли кто на этой горе, но штурмовать ее без проводника никому не посоветую. Так обстоит дело с большим архео­логическим памятником вблизи людного города. В более глухих местах их найти, конечно, еще труднее.

Нужно было обладать гениальностью древних зодчих, чтобы создать постройки, не только не теряющиеся на фоне величавой природы, но и выигрышно выделяющиеся среди гор. Храм VI—VII вв. Джвари над Мцхетой или туфовые армянские церкви Аштарака совсем невелики. Но безошибочно найденная для них точка, тщательно выверенные пропорции, угловатые контуры, столь отли­чающиеся от закругленных линий русских церквей и столь же хорошо сочетающиеся с зубчатой панорамой гор, как плавные очертания абсид, шлемовидных или лу­ковичных глав сочетаются с мягкими линиями наших холмов,— все это позволило средневековой архитектуре Кавказа обогатить суровый горный ландшафт новыми че­ловеческими оттенками.

При строительстве храмов все играло свою роль. Как-то в Армении я пошел пешком из Гарни в Гегард. Был май, но скалы уже раскалились. От жары темнело в глазах. Тщетно высматривал я хоть одно деревце, хоть какой-нибудь спуск к речке, бегущей подо мной на дне ущелья. И вот, дойдя, наконец, до вырубленного в скалах монастыря, ощутив желанную прохладу, я понял, что пройденный мною путь тоже входил в расчет создателей Гегарда. Они стремились к этому контрасту, превращав­шему обитель в воплощение рая небесного.

У верующих искони было два рода святынь. Одни — домашние — иконы в красном углу, приходская церковь на соседней улице; другие — далекие, труднодостижимые, но потому особенно привлекательные и почитаемые. Пу­тешествие к Троице-Сергиевской или Киево-Печерской лавре было событием, о котором мечтали годами, а, собравшись в дорогу, за много дней пешего хожде­ния странники сосредоточенно думали о самом главном, очищались от мелочей, мысли о которых не покидали ни в собственном доме, ни в приходской церкви. Именно по­этому дорога к Сентинскому храму X—XI вв. не просто поднимается в гору из долины Теберды, а идет в обход по темной лесистой балке. Церковь надолго скрывается из глаз, и вдруг лес расступается, и ты стоишь прямо перед ней, на плато, откуда видны и ледники на отрогах Эльбруса, и зеленые ближайшие горы, и Теберда, и Ку­бань. Точно так же еще в палеолите святилища возни­кали не в обитаемых гротах, а в глубине незаселенных коридорных пещер. К ним надо было пробираться в пол­ном мраке, протискиваться сквозь сырые и холодные кар­стовые щели, порою переплывать подземные реки, пока внезапно не открывался сталактитовый зал с росписями на потолке.

Как и в Крыму, на Кавказе основной фон археоло­гического ландшафта составляют средневековые крепости, феодальные замки, христианские храмы и монастыри. Но в Крыму они мертвы. Уже в XVI в. Мартин Бронев­ский ничего не смог узнать о Мангупе от местных жи­телей. На Кавказе о памятниках, современных Мангуп-Кале, вам расскажут увлекательные легенды, вспомнят и о великанах-нартах, и о царице Тамаре.

Но для археологов все эти известные народу древно­сти — молоды. Нам хочется заглянуть во тьму веков как можно глубже. И Кавказ постепенно раскрывает перед учеными начальные страницы своей многовековой исто­рии. Наряду со Средней Азией этот край был заселен первобытными людьми раньше остальных районов СССР. Здесь обнаружены наиболее архаичные типы каменных орудий — шелльские и ашельские ручные рубила, пред­шествовавшие знакомой нам по Крыму мустьерской ста­дии палеолита.

Больше всего подобных находок в Армении. Страна потухших вулканов славилась в прошлом великолепным материалом для выделки орудий — вулканическим стек­лом, обсидианом. Он колется легче, чем кремень, и дает замечательно острые пластинки — готовые ножи, вполне пригодные для работы и без дополнительной подправки. Древнейшие обитатели Закавказья широко использовали этот камень, а жители иных областей изредка получали его оттуда путем обмена. Осколки вулканического стекла находят за тысячи километров от его месторождений при раскопках стоянок около Воронежа, в Крыму, Месопота­мии и даже на далекой Печоре. В самой Армении, по­бродив по пахотным участкам, можно собрать хорошую коллекцию обсидиановых поделок разного возраста. Од­нажды я ехал из Еревана в Тбилиси. Машина испор­тилась по дороге, и, чтобы не скучать попусту, я занялся осмотром соседнего поля. Мне повезло: за полчаса я на­шел выразительное ашельское ручное рубило и десятка два других изделий. Со временем обсидиан, лежащий на поверхности, снаружи покрывается патиной, выветривает­ся, утрачивает блеск, становится пористым, как бы бар­хатным. В проведенных трактором бороздах мелькают то сверкающие на солнце, как осколки бутылок, пластинки обсидиана — черные, прозрачные на свет, иногда с розо­выми прожилками, то серые, латинизированные, более грубые и массивные предметы. Первые вышли из рук людей эпохи неолита и бронзы, вторые изготовлены го­раздо раньше — в палеолитическую эпоху.

Обсидиан — частая находка и при раскопках поселе­ний. Обычно это обработанные с двух сторон прямоуголь­ные лезвия для составных серпов, вставлявшиеся в костя­ную или деревянную оправу. Но самые древние палеоли­тические стоянки за десятки тысяч лет, как правило, были разрушены, размыты реками и потоками воды. Ору­дия оказались рассеянными на поверхности, попали в русла рек и были сильно окатаны среди намытых водой слоев галечника. В таких условиях найдены почти все шелльские и ашельские орудия в Армении, Западной Гру­зии, на черноморских террасах Абхазии.

Только в двух пунктах — в Азыхской пещере в Азер­байджане и в Южной Осетии, в пещерах Цона и Куда­ро,— археологам удалось выявить не потревоженные во­дой следы ашельских становищ. Вместе с кремневыми поделками тут лежали раздробленные кости животных, служивших добычей первобытных охотников,— главным образом останки пещерных медведей.

Стоянка Кударо расположена на высоте 1700 м над уровнем моря. Значит, уже в раннем палеолите люди проникали в высокогорье. Расселяясь из южной праро­дины на север в поисках новых охотничьих угодий, они неминуемо должны были перевалить через Кавказский хребет. Но в целом палеолитический человек предпочитал все же не высокогорье, где среди снегов трудно най­ти пропитание, а речные долины. Заселенные им пещеры но реке Цхалцителе у Кутаиси, близ Чиатуры и в дру­гих местах Имеретии очень напоминают крымские гроты и навесы.

Здесь же, в плодородных долинах, тысячелетия спу­стя обосновались общины древнейших земледельцев. От них до нас дошли так называемые жилые холмы или, как говорят в Азербайджане и Средней Азии, тепе. Для по­селения выбирали всегда небольшую естественную воз­вышенность, а состояло оно из глинобитных домов. Не­прочные жилища довольно быстро разрушались, и новые дома строили непосредственно на развалинах старых. Благодаря этому холм рос, как на дрожжах. У порога домов высыпали золу из печек, и культурный слой полу­чался не черным, гумусным, а серовато-желтым, золисто-глинистым. Размеры холмов значительны. Высота Кюльтепе у Нахичевани около 14 м. Существовали тепе с VI—V тыс. до н. э., но характер их мало менялся и позднее, вплоть до начала железного века.

Стоянки земледельцев, как это ни странно, лишены типично горного строительного материала — камня. Все в них глиняное — и дома, и печи, и алтари, и сосуды, и статуэтки богинь. Для каркаса и перекрытия домов использовали обмазанный глиной камыш. Некоторые по­селки обводили стеной из сырцовых кирпичей. Из камня делали только мелкие орудия: из обсидиана и кремня — наконечники стрел, ножи, части составных серпов; из песчаника и известняка — плиты для растирания зерна. Находят при раскопках, кроме того, остатки пшеницы, ячменя, полбы — первых злаков, возделывавшихся на Кав­казе и Древнем Востоке, и первые орудия из металла — чистой меди или меди с примесью мышьяка — шилья, кинжалы, реже долота, копья и топоры.

Иной облик у горных поселений того же времени. Это уже не мирные глинобитные деревушки земледель­цев, а каменные крепости скотоводов. Именно владельцы стад, нуждавшиеся в пастбищах, летних выпасах — джайляу, начали забираться все выше и выше в горы. Имен­но эти люди, совершавшие набеги на соседей и угоняв­шие у них скот, а иногда и сами подвергавшиеся напа­дению, стали возводить каменные стены для защиты стад — основного богатства общины.

Одну из древнейших на Кавказе крепостей я раскапы­вал в Прикубанье, на реке Белой, у железнодорожной станции Хаджох. Высокий скальный мыс при впадении в Белую ручья Мешоко был отгорожен стеной из рваного камня. Двухметровый культурный слой залегал широкой полосой сразу же за стеной. Оконечность мыса дала, на­против, очень мало находок. По-видимому, жилища распо­лагались по кругу вдоль оборонительной линии, создавая дополнительный пояс укреплений, а за ними была пустая площадка, куда в случае опасности загоняли стадо (в нем преобладали коровы и свиньи). Похожую планировку име­ют краали скотоводов банту в Африке. Датируется стоян­ка Мешоко III тыс. до н. э. Большая часть орудий у ее жителей была из камня, но появились и медные вещи.

Несколько позже сложился тип характерного для гор­цев поселка со ступенчатым размещением улиц и домов. В Дагестане и сейчас строят жилища на склоне гор так, что крыша одного служит двором для другого. Древней­ший памятник этого рода раскопала неподалеку от авар­ского аула Гуниб В. М. Котович. На высоте 2356 м, на скате с уклоном 35—45°, в развитом бронзовом веке, во II тыс. до н. э., стоял поселок с каменными саклями, построенными уступами на разных уровнях. И тут жили скотоводы, но разводили они преимущественно овец и коз. Для мелкого рогатого скота как раз и нужны аль­пийские пастбища, окружающие это горное гнездо — по­следнее прибежище Шамиля.

На рубеже III и II тыс. до н. э. племена Кавказа до­стигли больших успехов в обработке строительного мате­риала. С этого времени они пользовались не только рва­ным камнем, но и тщательно отесанными блоками. У квад­ратных или трапециевидных в плане усыпальниц II тыс. до н. э., носящих в археологии бретонское название дольмены, стены из четырех плит, перекрытых пятой, настолько пригнаны друг к другу, что между ними нель­зя, как правило, просунуть лезвие ножа. Высота гробниц 1,5—2,5 м. В передней стенке у них круглое входное от­верстие. Дольмены, вытянутые длинными рядами, как до­ма вдоль улицы, можно увидеть и на Черноморском побе­режье (например, у Эшери в 4 км от Сухуми), и в Прикубанье (например, у Даховской, Гузерипля, по трас­се туристского маршрута на Красную Поляну). Возникшие в ту же эпоху, что и египетские пирамиды, они по­рождены той же идеей — создания вечного, нерушимого жилища для покойника. Хижины строителей дольменов давно исчезли с лица земли, а их гробницы так же прочны, как и прежде. Эти маленькие каменные деревни издавна поражали воображение народов Кавказа. Адыгейцы рас­сказывают о них легенды — про борьбу хитрых карликов с могучими, но глуповатыми великанами. Карлики побе­дили и заставили великанов построить для себя дома из многотонных кусков скал.

Похожи на дольмены значительно более поздние пря­моугольные склепы из мелкого камня с двускатными кры­шами. В высокогорных районах Чечено-Ингушетии, Осетии они постоянно встречаются рядом со всеми старыми се­лениями. Это средневековые памятники. Кое-где в них хоронили еще в минувшем столетии. Народы, с большим почтением относящиеся к предкам, очень заботились о своих родовых кладбищах. Известно даже проклятие: «пусть будут разрушены склепы твоих родичей». Это спо­собствовало сохранности склепов, но долго затрудняло их археологическое изучение.

В чистом холодном высокогорном воздухе мало микро­бов. Поэтому останки людей и положенные с ними вещи не гниют. Из склепов извлекают иногда мумифицирован­ные трупы в одежде и обуви, деревянную и кожаную ут­варь и т. д. Возиться со столь свежими захоронениями не очень приятно. Зато они помогают с редкой полнотой восстановить всю материальную культуру средневекового населения Кавказа.

Другой характерный элемент высокогорного ландшаф­та — жилые и боевые башни. Древнейшие из них возве­дены в XIII—XIV вв., позднейшие — в XVIII в. Тогда тесные в прошлом племенные и общинные связи уже рас­падались, и убежища стали строить для себя отдельные семьи, а не все односельчане вместе. Башни — круглые или квадратные в плане, диаметром метров десять и такой же примерно высоты. В них два или три зтажа, узкие бойницы для огнестрельного оружия, на внешней стене — нередко знаки и рисунки. В одном поселке может быть несколько башен. Простые по очертаниям, но с удачно найденными пропорциями, стройные, устремленные в высь башни придают ингушским и сванским селениям совер­шенно неповторимый облик, хорошо смотрятся на фоне широко раскинувшихся горных цепей и, как и они, вы­зывают в нашей душе чувство приподнятости, восхище­ния суровым величием.

Я все время говорю о Кавказе как о едином целом, но, конечно, эта обширнейшая область весьма разнообразна в ландшафтном отношении, что отразилось и на особен­ностях археологических памятников в отдельных его ча­стях. Естественнее всего делить Кавказ на три зоны. Первая, в XIX в. называвшаяся «плоскостью», охватыва­ет северные степные и предгорные районы, связанные с древним населении Украины, Подонья, Нижнего Повол­жья даже теснее, чем с Закавказьем. Вторая зона — соб­ственно Кавказ, т. е. оба склона Главного хребта; тре­тья — Закавказье. Но, пожалуй, так же правомерно с археологической точкп зрения иное деление — на две об­ласти — западную и восточную. Плодородные долины Гру­зии, Абхазии, Прикубанья — районы в основном земле­дельческие, испытавшие сильное влияние античной и ви­зантийской культур. Азербайджан, Дагестан тяготеют, напротив, к передне- и центральноазиатским культурам. Скотоводство играло здесь более крупную роль, чем земледелие. Различие этих двух регионов восходит еще к каменному веку, по крайней мере к мезолиту, выявляет­ся при изучении памятников эпохи бронзы, сказывается и позднее. Типичные мусульманские постройки — мечети, караван-сараи, медресе в Азербайджане и Дагестане — и украшенные мозаиками и фресками христианские храмы Грузии — подчеркивают это различие даже для малосве­дущего в истории человека.

Очень своеобразен и мир высокогорий. Отделенные от соседей труднопреодолимыми скальными грядами и глубо­кими каньонами, поселки жили там достаточно обособ­ленно. Недаром в Дагестане языковых групп больше, чем в каком-либо другом районе СССР,— 30 языков и 70 диа­лектов.

В этих условиях в жизни Кавказа с давних пор боль­шое значение приобрели горные дороги и перевалы. Ар­хеологически изучить дороги почти невозможно, но учи­тывать, как они проходят сейчас и, вероятно, проходили в древности, надо обязательно. Когда мы копали стоянку Мешоко, оказалось, что тождественные ей по составу находок поселения открыты ве на Северном Кавказе, а по ту сторону хребта — в Воронцовской пещере на реке Кудепсте. Оба пункта — и Хаджох, ж село Воронцовка лежат на знакомой сотням туристов тропе, вьющейся по речным долинам через Гузерипль, перевал Псеашхо, Красную Поляну, а оттуда вниз — на побережье, к Адлеру.

Немногочисленность дорог и перевалов делала их уяз­вимыми для нападения и в то же время облегчала созда­ние оборонительных линий. Самыми удобными дорога­ми с севера на юг искони были две — вдоль берега Чер­ного и вдоль берега Каспийского моря. Степные кочев­ники, начиная с киммерийцев, периодически прорывались то тем, то другим путем к богатым торговым центрам Закавказья и Передней Азии. Между кромкой моря и круто поднимающимся от него горным кряжем в средне­вековье были возведены поэтому мощнейшие каменные укрепления. На западе — это «Великая Абхазская стена». Первое звено ее расположено в 5 км к югу от Сухуми, у устья Келасури. Потом она идет, так же как Военно-Сухумская дорога, на север по Цебельдинскому ущелью. Длина этой соперницы Китайской стены — около 60 км, на ней 279 башен. Предполагается, что соорудили ее в византийскую эпоху, приблизительно в VI в., но не исклю­чено, что она на тысячу лет моложе.

На востоке Кавказа — знаменитые ворота Дербента, ворота потому, что персидское «дербенд» означает «дверь», «ворота на запоре», «застава». Две параллельные друг другу и перпендикулярные берегу Каспия линии стен поднимаются от моря в горы к крепости Нарын-Кале, они прочно запирали единственный в этом районе проход в Закавказье и далее во владения Персии и Византии. Длина стен — до 2 км, толщина каждой — 3,5 м, расстоя­ние между ними — 400 м. Построены они в V—VI вв.

Каменные ворота Кавказа оставляют неизгладимое впе­чатление. О них с восхищением рассказывали в своих записках путешественники Рубрук, Кантарини, Олеарий, посещавшие Дербент в ту пору, когда он полностью со­хранял оборонительное значение. Участник персидского похода Петра Великого Дмитрий Кантемир — отец поэта — снял план дербентских укреплений, а описание их стало одной из первых русских археологических публикаций в мемуарах Петербургской Академии наук. В Дербенте от­бывал солдатскую службу высланный на Кавказ декабрист А. А. Бестужев-Марлинский. В характерном для него ро­мантическом стиле он описывал город как «огромного удава, который под чешуею домов растянулся с горы на солнышке и поднял свою зубчатую голову крепостью Нарын, а хвостом играет в Каспийском море»⁷.

Я тоже никогда не забуду это место. Взобравшись к Нарын-Кале по каспийским террасам, я обернулся и уви­дел город с птичьего полета. К морю сбегает с горы уз­кая полоска домов, зажатая между древними стенами, а справа и слева от нее — две другие, гораздо более ши­рокие полосы — мусульманские кладбища. Столбы, стол­бы, столбы — настоящий каменный лес. И это соотноше­ние города и бесчисленных старых могил потрясает, дела­ет время столь же зримым, как в Чуфут-Кале.

Таким и вспоминается мне всегда Кавказ — горские аулы, лезущие вверх, как по лестнице, рядом с ними — склепы и башни, древние храмы на скальных мысах и холмах, крепостные стены, обрамленные тысячами могил. А где-то надо всем этим неправдоподобно белые вершины, снег идеальной чистоты. Они то растворяются в воздухе и не видны целыми неделями, то вдруг выступают пре­дельно четко и кажутся удивительно близкими…

• ← Археологічна мандрівка в Крим
• Археологічна мандрівка в південноруські степи →