Археологічна мандрівка на Кавказ
Російська
На жаль, цей запис доступний тільки на
Російська.
К сожалению, эта запись доступна только на
Російська.
Археологические исследования на Кавказе я вел позже, чем в Крыму,— в 1957—1963 гг. Сперва мне казалось, что эти два района должны быть очень похожи. Ведь и там и тут есть и палеолитические стоянки в гротах, и памятники античной культуры на берегах Черного моря, и средневековые пещерные города, и храмы с фресками. Но очень скоро я убедился, что на Кавказе все выглядит иначе, потому что окружение иное. Крым миниатюрен, уютен, горы его невысоки, весь полуостров можно объехать за несколько суток. Памятники там всюду бросаются в глаза. Кавказ подавляет своим величием, и остатки прошлого нередко теряются на фоне снежных вершин Главного хребта, в чаще субтропических зарослей.
Помню, в Абхазии меня заинтересовал рассказ о средневековой церкви на горе Лашкендар около Ткварчели. На портале этого здания высечены фигуры двух псов. А культовое почитание собаки известно на Кавказе с бронзового века. Мне захотелось посмотреть на эти изображения. Я доехал на поезде до города абхазских угольщиков и спросил, где гора Лашкендар. Мне охотно показали, но сразу же стали уговаривать не ходить на нее — там уже много народу погибло. Я не послушался и бодро полез вверх по лесистому склону. Оказалось, что дороги к вершине нет. Сначала я еще различал узкую тропу, но потом и она исчезла, и мне пришлось продираться напрямик через колючий кустарник, густо перевитый лианами. Скорость продвижения упала до минимума, каждый шаг давался с трудом. Лишь во второй половине дня добрался я до вершины. Увы, то был длинный ровный хребет, заросший не меньше, чем склоны горы. Везде лес, никакого обзора, и где находятся руины, совершенно непонятно. Я подался в одну сторону, но ничего не увидел, повернул в другую — результат тот же. Начало темнеть, и я вынужден был с позором отправиться восвояси, Спустился я вТкварчели в самом жалком виде — ковбойка и брюки изодраны в клочья, с ботинок сорваны каблуки, руки в кровоточащих ссадинах. Не знаю, погибли кто на этой горе, но штурмовать ее без проводника никому не посоветую. Так обстоит дело с большим археологическим памятником вблизи людного города. В более глухих местах их найти, конечно, еще труднее.
Нужно было обладать гениальностью древних зодчих, чтобы создать постройки, не только не теряющиеся на фоне величавой природы, но и выигрышно выделяющиеся среди гор. Храм VI—VII вв. Джвари над Мцхетой или туфовые армянские церкви Аштарака совсем невелики. Но безошибочно найденная для них точка, тщательно выверенные пропорции, угловатые контуры, столь отличающиеся от закругленных линий русских церквей и столь же хорошо сочетающиеся с зубчатой панорамой гор, как плавные очертания абсид, шлемовидных или луковичных глав сочетаются с мягкими линиями наших холмов,— все это позволило средневековой архитектуре Кавказа обогатить суровый горный ландшафт новыми человеческими оттенками.
При строительстве храмов все играло свою роль. Как-то в Армении я пошел пешком из Гарни в Гегард. Был май, но скалы уже раскалились. От жары темнело в глазах. Тщетно высматривал я хоть одно деревце, хоть какой-нибудь спуск к речке, бегущей подо мной на дне ущелья. И вот, дойдя, наконец, до вырубленного в скалах монастыря, ощутив желанную прохладу, я понял, что пройденный мною путь тоже входил в расчет создателей Гегарда. Они стремились к этому контрасту, превращавшему обитель в воплощение рая небесного.
У верующих искони было два рода святынь. Одни — домашние — иконы в красном углу, приходская церковь на соседней улице; другие — далекие, труднодостижимые, но потому особенно привлекательные и почитаемые. Путешествие к Троице-Сергиевской или Киево-Печерской лавре было событием, о котором мечтали годами, а, собравшись в дорогу, за много дней пешего хождения странники сосредоточенно думали о самом главном, очищались от мелочей, мысли о которых не покидали ни в собственном доме, ни в приходской церкви. Именно поэтому дорога к Сентинскому храму X—XI вв. не просто поднимается в гору из долины Теберды, а идет в обход по темной лесистой балке. Церковь надолго скрывается из глаз, и вдруг лес расступается, и ты стоишь прямо перед ней, на плато, откуда видны и ледники на отрогах Эльбруса, и зеленые ближайшие горы, и Теберда, и Кубань. Точно так же еще в палеолите святилища возникали не в обитаемых гротах, а в глубине незаселенных коридорных пещер. К ним надо было пробираться в полном мраке, протискиваться сквозь сырые и холодные карстовые щели, порою переплывать подземные реки, пока внезапно не открывался сталактитовый зал с росписями на потолке.
Как и в Крыму, на Кавказе основной фон археологического ландшафта составляют средневековые крепости, феодальные замки, христианские храмы и монастыри. Но в Крыму они мертвы. Уже в XVI в. Мартин Броневский ничего не смог узнать о Мангупе от местных жителей. На Кавказе о памятниках, современных Мангуп-Кале, вам расскажут увлекательные легенды, вспомнят и о великанах-нартах, и о царице Тамаре.
Но для археологов все эти известные народу древности — молоды. Нам хочется заглянуть во тьму веков как можно глубже. И Кавказ постепенно раскрывает перед учеными начальные страницы своей многовековой истории. Наряду со Средней Азией этот край был заселен первобытными людьми раньше остальных районов СССР. Здесь обнаружены наиболее архаичные типы каменных орудий — шелльские и ашельские ручные рубила, предшествовавшие знакомой нам по Крыму мустьерской стадии палеолита.
Больше всего подобных находок в Армении. Страна потухших вулканов славилась в прошлом великолепным материалом для выделки орудий — вулканическим стеклом, обсидианом. Он колется легче, чем кремень, и дает замечательно острые пластинки — готовые ножи, вполне пригодные для работы и без дополнительной подправки. Древнейшие обитатели Закавказья широко использовали этот камень, а жители иных областей изредка получали его оттуда путем обмена. Осколки вулканического стекла находят за тысячи километров от его месторождений при раскопках стоянок около Воронежа, в Крыму, Месопотамии и даже на далекой Печоре. В самой Армении, побродив по пахотным участкам, можно собрать хорошую коллекцию обсидиановых поделок разного возраста. Однажды я ехал из Еревана в Тбилиси. Машина испортилась по дороге, и, чтобы не скучать попусту, я занялся осмотром соседнего поля. Мне повезло: за полчаса я нашел выразительное ашельское ручное рубило и десятка два других изделий. Со временем обсидиан, лежащий на поверхности, снаружи покрывается патиной, выветривается, утрачивает блеск, становится пористым, как бы бархатным. В проведенных трактором бороздах мелькают то сверкающие на солнце, как осколки бутылок, пластинки обсидиана — черные, прозрачные на свет, иногда с розовыми прожилками, то серые, латинизированные, более грубые и массивные предметы. Первые вышли из рук людей эпохи неолита и бронзы, вторые изготовлены гораздо раньше — в палеолитическую эпоху.
Обсидиан — частая находка и при раскопках поселений. Обычно это обработанные с двух сторон прямоугольные лезвия для составных серпов, вставлявшиеся в костяную или деревянную оправу. Но самые древние палеолитические стоянки за десятки тысяч лет, как правило, были разрушены, размыты реками и потоками воды. Орудия оказались рассеянными на поверхности, попали в русла рек и были сильно окатаны среди намытых водой слоев галечника. В таких условиях найдены почти все шелльские и ашельские орудия в Армении, Западной Грузии, на черноморских террасах Абхазии.
Только в двух пунктах — в Азыхской пещере в Азербайджане и в Южной Осетии, в пещерах Цона и Кударо,— археологам удалось выявить не потревоженные водой следы ашельских становищ. Вместе с кремневыми поделками тут лежали раздробленные кости животных, служивших добычей первобытных охотников,— главным образом останки пещерных медведей.
Стоянка Кударо расположена на высоте 1700 м над уровнем моря. Значит, уже в раннем палеолите люди проникали в высокогорье. Расселяясь из южной прародины на север в поисках новых охотничьих угодий, они неминуемо должны были перевалить через Кавказский хребет. Но в целом палеолитический человек предпочитал все же не высокогорье, где среди снегов трудно найти пропитание, а речные долины. Заселенные им пещеры но реке Цхалцителе у Кутаиси, близ Чиатуры и в других местах Имеретии очень напоминают крымские гроты и навесы.
Здесь же, в плодородных долинах, тысячелетия спустя обосновались общины древнейших земледельцев. От них до нас дошли так называемые жилые холмы или, как говорят в Азербайджане и Средней Азии, тепе. Для поселения выбирали всегда небольшую естественную возвышенность, а состояло оно из глинобитных домов. Непрочные жилища довольно быстро разрушались, и новые дома строили непосредственно на развалинах старых. Благодаря этому холм рос, как на дрожжах. У порога домов высыпали золу из печек, и культурный слой получался не черным, гумусным, а серовато-желтым, золисто-глинистым. Размеры холмов значительны. Высота Кюльтепе у Нахичевани около 14 м. Существовали тепе с VI—V тыс. до н. э., но характер их мало менялся и позднее, вплоть до начала железного века.
Стоянки земледельцев, как это ни странно, лишены типично горного строительного материала — камня. Все в них глиняное — и дома, и печи, и алтари, и сосуды, и статуэтки богинь. Для каркаса и перекрытия домов использовали обмазанный глиной камыш. Некоторые поселки обводили стеной из сырцовых кирпичей. Из камня делали только мелкие орудия: из обсидиана и кремня — наконечники стрел, ножи, части составных серпов; из песчаника и известняка — плиты для растирания зерна. Находят при раскопках, кроме того, остатки пшеницы, ячменя, полбы — первых злаков, возделывавшихся на Кавказе и Древнем Востоке, и первые орудия из металла — чистой меди или меди с примесью мышьяка — шилья, кинжалы, реже долота, копья и топоры.
Иной облик у горных поселений того же времени. Это уже не мирные глинобитные деревушки земледельцев, а каменные крепости скотоводов. Именно владельцы стад, нуждавшиеся в пастбищах, летних выпасах — джайляу, начали забираться все выше и выше в горы. Именно эти люди, совершавшие набеги на соседей и угонявшие у них скот, а иногда и сами подвергавшиеся нападению, стали возводить каменные стены для защиты стад — основного богатства общины.
Одну из древнейших на Кавказе крепостей я раскапывал в Прикубанье, на реке Белой, у железнодорожной станции Хаджох. Высокий скальный мыс при впадении в Белую ручья Мешоко был отгорожен стеной из рваного камня. Двухметровый культурный слой залегал широкой полосой сразу же за стеной. Оконечность мыса дала, напротив, очень мало находок. По-видимому, жилища располагались по кругу вдоль оборонительной линии, создавая дополнительный пояс укреплений, а за ними была пустая площадка, куда в случае опасности загоняли стадо (в нем преобладали коровы и свиньи). Похожую планировку имеют краали скотоводов банту в Африке. Датируется стоянка Мешоко III тыс. до н. э. Большая часть орудий у ее жителей была из камня, но появились и медные вещи.
Несколько позже сложился тип характерного для горцев поселка со ступенчатым размещением улиц и домов. В Дагестане и сейчас строят жилища на склоне гор так, что крыша одного служит двором для другого. Древнейший памятник этого рода раскопала неподалеку от аварского аула Гуниб В. М. Котович. На высоте 2356 м, на скате с уклоном 35—45°, в развитом бронзовом веке, во II тыс. до н. э., стоял поселок с каменными саклями, построенными уступами на разных уровнях. И тут жили скотоводы, но разводили они преимущественно овец и коз. Для мелкого рогатого скота как раз и нужны альпийские пастбища, окружающие это горное гнездо — последнее прибежище Шамиля.
На рубеже III и II тыс. до н. э. племена Кавказа достигли больших успехов в обработке строительного материала. С этого времени они пользовались не только рваным камнем, но и тщательно отесанными блоками. У квадратных или трапециевидных в плане усыпальниц II тыс. до н. э., носящих в археологии бретонское название дольмены, стены из четырех плит, перекрытых пятой, настолько пригнаны друг к другу, что между ними нельзя, как правило, просунуть лезвие ножа. Высота гробниц 1,5—2,5 м. В передней стенке у них круглое входное отверстие. Дольмены, вытянутые длинными рядами, как дома вдоль улицы, можно увидеть и на Черноморском побережье (например, у Эшери в 4 км от Сухуми), и в Прикубанье (например, у Даховской, Гузерипля, по трассе туристского маршрута на Красную Поляну). Возникшие в ту же эпоху, что и египетские пирамиды, они порождены той же идеей — создания вечного, нерушимого жилища для покойника. Хижины строителей дольменов давно исчезли с лица земли, а их гробницы так же прочны, как и прежде. Эти маленькие каменные деревни издавна поражали воображение народов Кавказа. Адыгейцы рассказывают о них легенды — про борьбу хитрых карликов с могучими, но глуповатыми великанами. Карлики победили и заставили великанов построить для себя дома из многотонных кусков скал.
Похожи на дольмены значительно более поздние прямоугольные склепы из мелкого камня с двускатными крышами. В высокогорных районах Чечено-Ингушетии, Осетии они постоянно встречаются рядом со всеми старыми селениями. Это средневековые памятники. Кое-где в них хоронили еще в минувшем столетии. Народы, с большим почтением относящиеся к предкам, очень заботились о своих родовых кладбищах. Известно даже проклятие: «пусть будут разрушены склепы твоих родичей». Это способствовало сохранности склепов, но долго затрудняло их археологическое изучение.
В чистом холодном высокогорном воздухе мало микробов. Поэтому останки людей и положенные с ними вещи не гниют. Из склепов извлекают иногда мумифицированные трупы в одежде и обуви, деревянную и кожаную утварь и т. д. Возиться со столь свежими захоронениями не очень приятно. Зато они помогают с редкой полнотой восстановить всю материальную культуру средневекового населения Кавказа.
Другой характерный элемент высокогорного ландшафта — жилые и боевые башни. Древнейшие из них возведены в XIII—XIV вв., позднейшие — в XVIII в. Тогда тесные в прошлом племенные и общинные связи уже распадались, и убежища стали строить для себя отдельные семьи, а не все односельчане вместе. Башни — круглые или квадратные в плане, диаметром метров десять и такой же примерно высоты. В них два или три зтажа, узкие бойницы для огнестрельного оружия, на внешней стене — нередко знаки и рисунки. В одном поселке может быть несколько башен. Простые по очертаниям, но с удачно найденными пропорциями, стройные, устремленные в высь башни придают ингушским и сванским селениям совершенно неповторимый облик, хорошо смотрятся на фоне широко раскинувшихся горных цепей и, как и они, вызывают в нашей душе чувство приподнятости, восхищения суровым величием.
Я все время говорю о Кавказе как о едином целом, но, конечно, эта обширнейшая область весьма разнообразна в ландшафтном отношении, что отразилось и на особенностях археологических памятников в отдельных его частях. Естественнее всего делить Кавказ на три зоны. Первая, в XIX в. называвшаяся «плоскостью», охватывает северные степные и предгорные районы, связанные с древним населении Украины, Подонья, Нижнего Поволжья даже теснее, чем с Закавказьем. Вторая зона — собственно Кавказ, т. е. оба склона Главного хребта; третья — Закавказье. Но, пожалуй, так же правомерно с археологической точкп зрения иное деление — на две области — западную и восточную. Плодородные долины Грузии, Абхазии, Прикубанья — районы в основном земледельческие, испытавшие сильное влияние античной и византийской культур. Азербайджан, Дагестан тяготеют, напротив, к передне- и центральноазиатским культурам. Скотоводство играло здесь более крупную роль, чем земледелие. Различие этих двух регионов восходит еще к каменному веку, по крайней мере к мезолиту, выявляется при изучении памятников эпохи бронзы, сказывается и позднее. Типичные мусульманские постройки — мечети, караван-сараи, медресе в Азербайджане и Дагестане — и украшенные мозаиками и фресками христианские храмы Грузии — подчеркивают это различие даже для малосведущего в истории человека.
Очень своеобразен и мир высокогорий. Отделенные от соседей труднопреодолимыми скальными грядами и глубокими каньонами, поселки жили там достаточно обособленно. Недаром в Дагестане языковых групп больше, чем в каком-либо другом районе СССР,— 30 языков и 70 диалектов.
В этих условиях в жизни Кавказа с давних пор большое значение приобрели горные дороги и перевалы. Археологически изучить дороги почти невозможно, но учитывать, как они проходят сейчас и, вероятно, проходили в древности, надо обязательно. Когда мы копали стоянку Мешоко, оказалось, что тождественные ей по составу находок поселения открыты ве на Северном Кавказе, а по ту сторону хребта — в Воронцовской пещере на реке Кудепсте. Оба пункта — и Хаджох, ж село Воронцовка лежат на знакомой сотням туристов тропе, вьющейся по речным долинам через Гузерипль, перевал Псеашхо, Красную Поляну, а оттуда вниз — на побережье, к Адлеру.
Немногочисленность дорог и перевалов делала их уязвимыми для нападения и в то же время облегчала создание оборонительных линий. Самыми удобными дорогами с севера на юг искони были две — вдоль берега Черного и вдоль берега Каспийского моря. Степные кочевники, начиная с киммерийцев, периодически прорывались то тем, то другим путем к богатым торговым центрам Закавказья и Передней Азии. Между кромкой моря и круто поднимающимся от него горным кряжем в средневековье были возведены поэтому мощнейшие каменные укрепления. На западе — это «Великая Абхазская стена». Первое звено ее расположено в 5 км к югу от Сухуми, у устья Келасури. Потом она идет, так же как Военно-Сухумская дорога, на север по Цебельдинскому ущелью. Длина этой соперницы Китайской стены — около 60 км, на ней 279 башен. Предполагается, что соорудили ее в византийскую эпоху, приблизительно в VI в., но не исключено, что она на тысячу лет моложе.
На востоке Кавказа — знаменитые ворота Дербента, ворота потому, что персидское «дербенд» означает «дверь», «ворота на запоре», «застава». Две параллельные друг другу и перпендикулярные берегу Каспия линии стен поднимаются от моря в горы к крепости Нарын-Кале, они прочно запирали единственный в этом районе проход в Закавказье и далее во владения Персии и Византии. Длина стен — до 2 км, толщина каждой — 3,5 м, расстояние между ними — 400 м. Построены они в V—VI вв.
Каменные ворота Кавказа оставляют неизгладимое впечатление. О них с восхищением рассказывали в своих записках путешественники Рубрук, Кантарини, Олеарий, посещавшие Дербент в ту пору, когда он полностью сохранял оборонительное значение. Участник персидского похода Петра Великого Дмитрий Кантемир — отец поэта — снял план дербентских укреплений, а описание их стало одной из первых русских археологических публикаций в мемуарах Петербургской Академии наук. В Дербенте отбывал солдатскую службу высланный на Кавказ декабрист А. А. Бестужев-Марлинский. В характерном для него романтическом стиле он описывал город как «огромного удава, который под чешуею домов растянулся с горы на солнышке и поднял свою зубчатую голову крепостью Нарын, а хвостом играет в Каспийском море»7.
Я тоже никогда не забуду это место. Взобравшись к Нарын-Кале по каспийским террасам, я обернулся и увидел город с птичьего полета. К морю сбегает с горы узкая полоска домов, зажатая между древними стенами, а справа и слева от нее — две другие, гораздо более широкие полосы — мусульманские кладбища. Столбы, столбы, столбы — настоящий каменный лес. И это соотношение города и бесчисленных старых могил потрясает, делает время столь же зримым, как в Чуфут-Кале.
Таким и вспоминается мне всегда Кавказ — горские аулы, лезущие вверх, как по лестнице, рядом с ними — склепы и башни, древние храмы на скальных мысах и холмах, крепостные стены, обрамленные тысячами могил. А где-то надо всем этим неправдоподобно белые вершины, снег идеальной чистоты. Они то растворяются в воздухе и не видны целыми неделями, то вдруг выступают предельно четко и кажутся удивительно близкими…