Археологічна мандрівка на Урал

С каждым годом деятельность человека повсеместно ме­няет облик нашей планеты. В плотно заселенных про­мышленных странах все труднее становится отыскать ку­сочки ландшафта, оставшиеся такими же, какими они были в древности. Только в глубинах Азии и Африки обширные районы сохранили свой первозданный вид. В пределах нашей страны тоже есть области, изменив­шиеся в природном отношении в большей или меньшей мере. Степные просторы Причерноморья преобразились особенно заметно. На правобережье Днепра — земледель­ческом на протяжении шести тысяч лет — перемены не столь значительны. Промышленное освоение Кавказа и Средней Азии пока что не сказалось на многих горных долинах и окруженных пустынями оазисах. Зато на Ура­ле воздействие человека везде чувствуется очень сильно.

С петровской эпохи началась интенсивная эксплуата­ция рудных богатств этого горного хребта. Перемены вы­глядели тем разительнее, что в северной и средней частях Урала русские землепроходцы встречали племена, зани­мавшиеся лишь охотой и рыболовством,— югру, остяков, вогулов, т. е. хантов и манси, постепенно оттесненных на восток — к Оби. Скотоводы и земледельцы заселяли только южную половину Урала, причем земледелие было развито здесь довольно слабо. За два с лишним века ди­кий лесной край превратился в залитую огнями и изре­занную дорогами область фабрик, заводов и рудников.

Конечно, и на Урале можно найти малообжитые ме­ста, скажем, в верховьях какой-нибудь Вигаеры. Писа­ный камень — утес с рисунками бронзового века, ради ко­торого я сюда приехал, чуть обвалился, но в остальном не отличался от зарисовки, сделанной в начале XVIII в. пленным шведом Страленбергом. Сочетание невысоких скал и зелени с широкой гладью реки напомнило мне Поднестровье. Но лес тут не веселый, лиственный, сквоз­ной, а суровый, хвойный, дремучий, да и небо — и соот­ветственно все краски — сумрачней, глуше по тону. Увы, таких уголков на Урале год от году все меньше и мень­ше. Ландшафт продолжает изменяться, и археологам при­ходится это все время учитывать.

С XIX в. известны наскальные росписи на реке Та­гил. Студентом я опубликовал о них заметку, упомянув, между прочим, рисунки, похожие на лодки карельских петроглифов. Один из лучших знатоков археологии Урала весьма зло высмеял меня за это, напомнив, что Тагил — река отнюдь не судоходная. Десять лет спустя я сам побывал на Тагиле и при осмотре росписей несколько раз переходил реку вброд то по щиколотку, то по коле­но. От прежней моей интерпретации мне все же не хо­телось отказываться. Я записал в дневник, что лодки держат во всех деревнях по Тагилу, думал о том, что изображение могли создать люди, пришедшие с более пол­новодной реки, что ладья эта не простая, а солярная, отражающая миф о плавании светила по небосводу. Но в конце концов все решилось предельно просто. Оказы­вается, в XVIII в. заводчики Демидовы соорудили в вер­ховьях Тагила восемь запруд, и крупная судоходная арте­рия сразу иссякла, стала жалкой мелкой речушкой.

Бывают перемены и иного рода. В наши дни при строи­тельстве каскада электростанций на Каме ушли под воду сотни археологических памятников, а те, что уцелели, лежат уже не на высотах, как раньше, а наполовину закрыты водой. Напротив современного города химиков — Березники — виднеются здания старого русского Усолья, возникшего в начале XVII столетия. Перед затоплением жителей оттуда переселили, дома спесли, а памятники ар­хитектуры законсервировали. И вот, переправившись на катере из Березников на правый берег Камы, вы попа­даете в какое-то заколдованное царство — в уральскую Венецию. На полуостровах, соединенных узкими пере­мычками, среди заливов и болот стоят белокаменные па­латы Строгановых, монастырь с характерными тяжело­ватыми формами XVII в., изящная ампирная церковь — быть может, первое творение уроженца УсольяВоронихина. Когда-то город располагался на крутом откосе над Камой, сейчас он очутился на уровне реки и того гля­ди погрузится под воду. Точно так же выше по Каме вода поднялась к самому подножию Орла-городка — зем­ляной крепости, откуда двинулось в победный путь на Восток войско Ермака Тимофеевича.

При колоссальных изменениях ландшафта значитель­ная часть памятников прошлого на Урале стерта с лица земли. С другой стороны, немало их выявлено именно при разнообразных работах, немало и исследовано на средства, выделенные новостройками.

Раскопки послевоенных лет показали, что Урал был заселен человеком еще в раннем палеолите. В поисках охотничьих угодий неандертальцы дошли с Кавказа или из Средней Азии почти до Полярного круга. На Печоре в обрывах берега собраны типичные мустьерские орудия, а в Медвежьей пещере открыта стоянка позднепалеолитического времени.

Хорошо представлен на Ура­ле и неолит. Особенно интерес­ны торфяные стоянки в окрест­ностях Нижнего Тагила — на Шигирском и Горбуновском озе­рах. Из Шигира древние вещи поступали в музеи в процессе разработки торфяника, в Горбу­нове велись планомерные рас­копки. Тут обнаружены насти­лы из досок, обмазанных глиной, служившие, как и на Модлоне, основанием жилищ, найдены десятки редкостных изделий — сани, луки, даже бумеранг. По сравнению с Модлоной и прочи­ми торфяными стоянками ев­ропейской части СССР в Гор­бунове гораздо больше деревян­ной скульптуры. В торфе сохра­нились грубые идолы в рост человека и выше, ковши с го­ловами лебедей и уток на рукоятях, пластина в виде пол­зущей змеи, фигура лося с уг­лублением в туловище — вероят­но, ритуальный сосуд, куда кла­ли жертвенное мясо или нали­вали кровь животных.

Эта коллекция резного дере­ва вызывает в памяти известия первых христианских миссионе­ров об Урале. В житии епископа Стефана (XIV в.) мы читаем: «Бяху бо в Перми кумири разноличнии, овии больший и меньший, друзии же средний, а инии нарочитии и словутния и инии мнозии, и никто может исчести их… И по погостам распытуя, и в домах изискуя, и в лесах находя и в привежках обретая — и зде, и онде, вез­де находя я». Эти-то «болваны истуканныя, изваянныя. издолбленныя, вырезом вырезаемыя»¹⁴, как неолитические, так и средневековые, и предопределили развитие своеобразной христианской уже пермской деревянной скульптуры. В православном культе объемные изображе­ния святых не приняты, и в среднерусских церквах, за исключением нескольких примитивных «Никол Можай­ских», мы их не увидим. Не то в Прикамье. Там чуть ли не в каждой часовне была своя статуя — то грустного истер­занного пытками Христа в темнице, то Богородицы, то Параскевы Пятницы.

В 1920-х годах искусствовед Н. Н. Серебренников пе­ревез многие из этих статуй в Пермскую картинную гале­рею, обладающую теперь уникальным собранием русской деревянной скульптуры. Но по сути дела пермские боги не чисто русские. Появление их обусловлено местными языческими традициями, иными, чем в Центральной Рос­сии, приспособлением насаждавшегося пришельцами хри­стианства к привычным для аборигенов старым «болва­нам истуканным».

В эпоху бронзы роль Урала в истории древнего насе­ления Европы и Азии возросла. Химический анализ ору­дий и украшений II тыс. до н. э. с Украины, из Ниж­него Поволжья и лесной зоны европейской части СССР свидетельствует, что они сделаны из уральской меди. Это неудивительно: собственных запасов медной руды на Русской равнине нет. Закономерно, что находки бронз на территории СССР приурочены в основном к четырем районам — к Кавказу, Южной Сибири, Прикарпатью и Уралу. На обоих склонах хребта раскопки стоянок опре­деленного возраста дают капли меди, шлаки, глиняные тигли, сопла, льячки (ложки для разливания расплавлен­ного металла), каменные формы для отливки копий, но­жей, топоров. В Прикамье и Южном Урале изучены, кро­ме того, древние кладбища, где сами эти орудия были положены в могилы при погребениях. Наконец, встре­чаются тут и рудники бронзового и раннего железного века. Об этих памятниках мы еще не говорили.

Горное дело возникло в неолите, когда, чтобы добыть высококачественный кремень, люди впервые принялись рыть ямы в земле. Таковы неглубокие пещерки Белой горы в Поднестровье и разветвленные штольни у Крас­ного села в Гродненской области. Период расцвета этого производства падает, естественно, на эпоху металла. Ме­дистые песчаники Урала на долгие годы стали источником сырья не только для обитателей окрестных районов, но и для широкой полосы Восточной Европы, Западной Сибири и Казахстана. Уже в бронзовом веке количество рудников было здесь весьма внушительным.

В XVIII столетии Петру потребовались тысячи пудов меди для артиллерии, и русские вспомнили о горных бо­гатствах Каменного пояса. В ту пору было выяснено, что надежнейшим признаком медных месторождений слу­жат «чудские копи». «Чудью», «чудаками», т. е. «чужа­ками», называли на Руси исчезнувшее аборигенное насе­ление Севера, Урала и Сибири. Этому мифическому наро­ду приписывали и древности этих мест — курганы, горо­дища. Отыскав полузасыпанные «чудские копи», русские инженеры смело ставили около них новый медеплавиль­ный завод. По документам XVIIIв. мы можем насчи­тать на Среднем и Южном Урале не менее 150 таких памятников. Но, само собой, поздние работы на место­рождении, к тому же большего объема, чем ранние, к на­шему времени обычно уничтожали все следы деятельности первых горняков. К счастью, в Екатеринбурге (ныне Свердловск), Оренбурге, Перми всегда было много куль­турных людей. Приезжали сюда и академические экспе­диции. Благодаря этому до нас дошли некоторые сведения о предметах, найденных в XVIII — начале XIX в.

Три четверти сообщений касаются Гумешевского руд­ника неподалеку от нынешнего Свердловска. На протяже­нии 100 лет оттуда извлекали любопытнейшие вещи: об­горевшую лучину, освещавшую в древности темные штольни, рукавицы и сумку из лосиной кожи, бронзовые орудия, шапку с собольим околышем, чашу из бересты, целую шубу, бревно с зарубками — своего рода лестницу, по которой спускались в шахту и поднимались наверх. Попадались иногда и кости человека. Работа под землей при слабом знакомстве с техникой безопасности не раз оканчивалась трагически — пласты обвалившейся породы погребали не одни шубы шахтеров, но зачастую и их самих. Так было и в Гумешеве, и на другом месторож­дении — Бердянке, и, вероятно, еще во многих случаях.

«Чудские копи» хорошей сохранности я обследовал в районе Орска. О них давно упоминалось в геологиче­ской литературе, но археологи как-то не успели проверить эти сообщения. Возле поселков Еленовка на реке Киим­бае и Ушкаты на одноименной речке краеведы показали мне большие, заплывшие землей котлованы размером 40X25, 130X20 и 25X15 м. В отвалах у них находили ка­менные кайла и молоты с желобками для привязывания. Метрах в трехстах от Еленовского карьера берега стари­цы Киимбая были усыпаны кусками мелкодробленой руды. Скорее всего, первобытные металлурги тут ее про­мывали. Это была их «обогатительная фабрика». Плавку тоже проводили где-нибудь по соседству. На противопо­ложном берегу реки я нашел три стоянки — одну прямо против рудника, а две ниже его. Рядом располагалось и кладбище того же времени с могилами, обведенными коль­цами из обломков пустой породы, вынутой из рудника. Значит, он разрабатывался до того, как начали хоронить на этом могильнике. Через несколько лет специальная экспедиция Е. Е. Кузьминой открыла близ Еленовки це­лых 30 стоянок и 20 могильников. Все они относятся к середине и второй половине II тыс. до н. э., к так назы­ваемой андроновской культуре. Создатели ее и были теми людьми, которые снабжали металлом и готовыми изде­лиями население Нижнего Поволжья и Западного Казах­стана.

Помимо простых рудников — в виде карьеров и ям — на Урале известны и более сложные — настоящие штоль­ни с забоями, опорными столбами и подземными галереями. Они выявлены на Каргалинском месторождении в Оренбургской области и, может быть, отражают следую­щий этап в эволюции горного дела, поскольку там найде­ны предметы античного времени.

Для железного века Урала, как и для лесной полосы Русской равнины, характерны городища. Кажется неожи­данным, что в этом горном краю укрепления только зем­ляные и деревянные, а каменных крепостей, наподобие крымских и кавказских, нет нигде. Но район этот лежал в стороне от бурных событий переднеазиатской и сре­диземноморской истории, жизнь его обитателей текла сравнительно спокойно, и в солидных фортификационных сооружениях они не нуждались. Лишь в XVII столетии русские колонисты возвели в своих городах — Соликамске, Верхотурье, Усолье — первые каменные постройки: дома, церкви и крепостные стены.

Интереснейшая тема уральской археологии — жертвен­ные места. Капища у священных источников, деревьев, камней, на вершинах гор, на перевалах и т. д. были у древних племен всех частей света. У нас на Кавказе на труднодоступных вершинах близ дагестанских аулов Со­гратль и Арчообнаружены скопления костей животных и медные статуэтки I тыс. до н. э. Но ни в каком дру­гом районе СССР не исследовано столько примитивных культовых памятников, как на Урале. Объясняется это, должно быть, раздробленностью родовых групп древних уральцев. На юге рано сложились союзы племен и госу­дарства, рано появились крупные межплеменные и пле­менные святилища, христианские и мусульманские храмы. Между тем на севере у охотничьих народов чуть ли не до наших дней таились в лесной глуши бесчисленные мелкие родовые капища.

Бывают они самыми разными. На реке Чусовой на почти отвесном утесе, прозванном Камень Дыроватый, на­ходится небольшая пещера. При раскопках в ней собра­ны тысячи наконечников стрел — каменных, костяных, бронзовых и железных. Некоторые из них застряли в тре­щинах скальных стен и потолка. Других древних орудий или черепков не было совсем. Очевидно, в пещере никог­да никто не жил, но с ней связывались какие-то поверья и обряды. Путникам, проплывавшим мимо пещеры, пола­галось выпустить туда стрелу, наверное, для того, чтобы поразить или напугать обитавшего в ней злого духа. Эти поверья восходят ко времени, когда еще употребляли ка­менные орудия, а дожили они до средневековья, ибо позд­ние типы стрел археологи датируют XIV в.

Языческие святилища Урал красочно описаны русски­ми миссионерами. Так, в житии Трифона Вятского, умер­шего в 1612 г., рассказывается: «И дошед места, иде же обе реки, глаголемыя Мулы, из единого места разыдо­шеся надвое… Бе ту их, агарян и многих язык, идоль­ское жертвище, и от всех стран и рек — с Печоры и с Сылвы, и с Обвы и с Тулвы… со всеми своими улусы остяки и вогуличи со всех ловль своих ту в едино место съезжахуся. Обычай бо бе им нечестивым по своей их поганской вере идольские жертвы творити под дер­вом…»¹⁵

Археологам захотелось разыскать это урочище, и они действительно нашли подходящее городище на площадке горы, омываемой с трех сторон речкой Нижней Мулян-кой, у села Гляден Пермской губернии. Культурный слой, толщиной от 1,5 до 4 м, был густо насыщен костями, так что памятник назвали Гляденовским костищем, а не городищем. Кроме костей слой содержал до 19 тыс. древ­них предметов. Главным образом это бусы, но сотнями экземпляров представлены и грубые литые медные фигур­ки птиц, медведей, фантастических ящеров, наконечни­ки стрел, монеты и т. д. Время существования памят­ника определяется по типам вещей с середины I тыс. до н. э. по VII в. н. э. Десятки поколений людей год за годом приезжали к этому межплеменному святилищу, что­бы положить к подножию росшего на нем древа низки бус, медные фигурки, туши животных, а по словам Три­фона, еще и шелк, кожи, одежды, золото и серебро. Не исключено, что здесь же хоронили покойников.

Почитание древних капищ продолжалось и в эпоху промышленного освоения Урала русскими. В XVIII в. академик И. И. Лепехин наткнулся на вогульских идо­лов при осмотре пещер на реке Чаньве. Раскопки этих святилищ установили, что зародились они на тысячу лет раньше — в IX—Xвв. На стойбищах вогулов-манси 200 лет назад ученые наблюдали даже, как отливаются медные идольчики, совершенно сходные с фигурками Гля­деновского костища и других уральских городищ начала железного века. Среди этих изображений стоит отметить маленькие воспроизведения звериных шкур. По-видимому, это замена настоящих мехов, некогда приносившихся в жертву, а потом сохранявшихся как ценный товар на продажу. Миниатюрные копии реальных вещей в архео­логии именуются вотивными предметами. Появление их в любом конце света знаменует распад древней обряд­ности — ведь богов беззастенчиво обманывают. В Гляденове к той же категории предметов принадлежат изобра­жения оружия игрушечного размера.

Проблема жертвенных мест неотделима от другой загадки уральской археологии: здесь, в тайге, вдали от шумных городов Юга, в редком изобилии встречаются из­делия, вышедшие из византийских и восточных художе­ственных мастерских. В житии Трифона упомянуто о привезенном язычниками на Мулянку золоте и серебре. В русских документах XIV в. не раз повторяется термин «серебро закамское», обозначающий один из обычных ви­дов дани, получаемой с Урала. С XVIII в. в музеи стали по­ступать образцы этого таинственного серебра — чаши, блюда, кувшины с орнаментом и изображениями. Часть из них была, бесспорно, византийской работы VI в., другие предметы сперва считали сасанидскими — иранскими. Те­перь ученые думают, что помимо собственно иранских в коллекциях много изделий иных художественных цент­ров, в том числе расположенных в пределах советской Средней Азии. Древнейшие сосуды датируются III в., большинство же моложе — V—VII вв. Аналогичные произ­ведения восточных ремесленников обнаружены у нас кое-где еще — скажем, в Перещепине на Украине, но подав­ляющая масса их происходит именно с Урала, конкрет­нее из Прикамья. Несколько превосходных изделий тако­го рода выкопано там и в самые последние годы при разных случайных земляных работах. Напротив, на юге, ни в Малой Азии, ни в Иране, подобных находок почти нет. Золотая и серебряная утварь была переплавлена уже в древности.

Какова же причина обилия восточного серебра на Ура­ле? Чем привлекали охотников хантов и манси блюда с изображениями стреляющих во львов коронованных всад­ников или музыкантов в странной одежде, оседлавших крылатого дракона? Ответить на эти вопросы удалось тем ученым, которые свободно ориентируются в истории куль­туры как Византии и Востока, так и уральских народов. После утверждения ислама в качестве господствующей ре­лигии вещи с изображениями, запрещенными мусульман­ством, оказались на Востоке не в ходу, и их старались куда-то сбыть. С другой стороны, купцы, путешествовав­шие на Север за мехами, вероятно, слышали, что у хан­тов и манси не разрешается есть жертвенное мясо на деревянной посуде, из-за чего они очень дорожат метал­лической. Этнографы выяснили также, что золотые и се­ребряные блюда рассматривались на Урале иногда вовсе не как тарелки, украшенные занятными сценами. Их при­колачивали к деревьям или нашивали на мешки, наби­тые мехом, и воспринимали как личины идолов.

Я не исчерпал и малой доли тем, волнующих специа­листов по археологии Урала. Надо было бы рассказать о недавних открытиях в Каповой пещере в Башкирии, где на стенах темных коридоров красной охрой нарисо­ваны мамонты, носороги, дикие лошади. Это первый па­мятник палеолитической живописи в СССР. В Зауралье на скальных берегах Тагила, Нейвы, Исети, Ирбита со­средоточены более поздние петроглифы — в основном брон­зового века. Я почти не говорил о могильниках, разбро­санных по всему Уралу — от Полярного до Южного. В древнейшем из них — у села Пеган Курганской обла­сти — покойник был зарыт в вертикальном положении. Вместе с ним лежали костяные кинжалы, знакомые нам по находкам на торфяных неолитических стоянках. Мно­жество любопытнейших вещей добыто при раскопках по­гребений начала железного века в Прикамье. Бронзовые топоры и кинжалы, сделанные из местного металла и похожие по форме на орудия предшествующего времени из окрестных районов, сочетаются тут с предметами, при­везенными с юга — из Причерноморья — или подражаю­щими античным и скифским прототипам. Долгий путь до берегов Камы прошла бляшка с головой греческого бога солнца Гелиоса или статуэтка египетского божества Амона. Не меньшего внимания заслуживают и другие па­мятники и раскопки, но не будем гнаться за полнотой.

Для наших целей достаточно нескольких примеров, свидетельствующих, что удаленный от центров древней цивилизации Урал вызывает тем не менее огромный ин­терес у историков, археологов и искусствоведов. Здесь можно проследить и местную линию развития, и влияние областей, лежащих за тысячи километров, как Византия, Средняя Азия, Причерноморье, можно уловить истоки ря­да значительных явлений культуры, вроде пермской дере­вянной резьбы.

• ← Археологічна мандрівка в ліси європейської Росії
• Археологічна мандрівка в Казахстан і Середню Азію →