Late crop community of farmers-herdsmen. Part two

Высокоразвитые культуры Месоамерики и области Анд были неолитическими, так как орудия труда были сделаны из камня, крем­ня или обсидиана и металл долго оставался неизвестным. Первые кованые изделия из зо­лота относятся к III в. до н. э., а подлинная металлургия с литьем металла возникла лишь в 1 тысячелетии н. э.

Обширные пространства Северной Америки были заселены индейскими племенами охотни­ков и собирателей. Земледелие — выращива­ние маиса — как основа хозяйства было известно здесь только в двух районах: на юго-западе (в области, примыкающей к Мек­сике) и на востоке (в долине Миссисипи). Од­нако уже в 1 тысячелетии до н. э. большинст­во племен, основой хозяйства которых оста­вались охота и собирательство, были зна­комы и с земледелием — выращивали тыкву, кабачки, табак, маис, бобы. Такая картина долго оставалась неизменной, и в период пер­вых контактов с европейцами Америка пред­ставляла пеструю мозаику культур — от на­ходящихся на сравнительно высоком уровне развития культур Месоамерики и Анд, через различные формы промежуточных культур, сочетающих охоту и собирательство с примитивным земледелием, до рыболовческих племен на Северо-Западном побережье или эскимосов с их тщательно продуманной цир­кумполярной экономикой.

Папуас-свиновод

Пережиточные образцы обществ мотыж­ных земледельцев-скотоводов зарегистрирова­ны этнографией у племен Меланезии, индей­цев Америки, племен Тропической Африки. Ограничимся данными по племенам Мелане­зии и по ставшим со времен Моргана и Эн­гельса классическими представителями этой стадии развития североамериканским индей­цам-ирокезам.

Основным занятием меланезийцев почти повсеместно являлось выращивание клубне­вых растений (ямс, таро) и плодовых де­ревьев (кокосовая и саговая пальма, хлеб­ное дерево, банан, пизанг). Земледелие бы­ло мотыжным, подсечно-огневого типа. На­метив удобный участок леса, мужчины топо­рами вырубали кусты и деревья, которые затем сжигались. Толстые деревья засуши­вали на корню, обрубая сучья, сдирая или сжигая кору. Удобренную золой почву — «огнища» тщательно взрыхляли землекопалками и лопатками. По словам Миклухо-Мак­лая, наблюдавшего эту работу, несколько мужчин становились в ряд, глубоко втыкали землекопалки в землю и потом одновременно одним взмахом поднимали большую глыбу земли. За мужчинами шли женщины, раз­мельчавшие поднятую мужчинами землю ло­патками, и, наконец, дети, растиравшее ос­тавшиеся комья руками. Все последующие работы — посадка растений, уход за ними, уборка урожая выполнялись женщинами. Ме­ланезийцы знали разведение домашних жи­вотных — свиней, собак, которых употребля­ли в пищу, кур. Большое значение в хозяй­стве прибрежных племен сохраняли ловля рыбы с помощью крючков, острог, вершей, сетей, запруд и охота на морских черепах. Значительно меньшую роль из-за скудности островной фауны играла сухопутная охота (главным образом на диких свиней и птиц). Охотничьим, а вместе с тем и боевым ору­жием служили лук со стрелами, копье (мес­тами с копьеметалкой), палица, праща, иног­да боевой топор. Орудия и оружие изготовлялись из шлифованного камня, раковины, кости, свиных клыков, черепашьего щита, де­рева.

Каменные и костяные орудия папуасов

Островитяне Меланезии, за исключением наиболее отсталого племени байнинг, посто­янно переносившего свои жилища от одних огнищ к другим, жили оседлыми поселения­ми, чаще всего в прямоугольных столбовых домах с плетеными из бамбука или другого материала стенами и крытой листьями кров­лей. Домашняя утварь ограничивалась пре­имущественно циновками и посудой, сделан­ной из дерева, бамбука, тыквы, скорлупы кокосового ореха, раковин и т. п. Изготов­ление керамики из-за ограниченности залежей гончарной глины практиковалось лишь на не­которых островах — путем формовки или налепа с последующим обжигом на костре. Пи­щу поджаривали над огнем, пекли, тушили в земляных ямах, варили. Одежда в условиях тропического климата сводилась к минимуму: фаллокрипту, прикрывавшему половой орган, или набедренной повязке у мужчин, передни­ку, или короткой юбочке у женщин. Местами для защиты от дождей носили большой зон­тообразный капюшон. Одежда изготовлялась из травы, листьев, циновок, а также из тапы — размягченной колотушкой древесной ко­ры. Выделка домашней утвари, одежды, при­готовление пищи, а подчас в значительной степени и строительство жилищ — все это бы­ло занятием главным образом женщин.

Земледелие у индейцев юго-востока Северной Америки…

Ирокезы также занимались мотыжным подсечно-огневым земледелием. Главной выра­щиваемой ими культурой был маис, поля ко­торого окружали ирокезские селения в ра­диусе до десятка километров. Вспомогатель­ное значение имели посадки бобов и тыквы, реже гороха, кабачков, земляной груши, под­солнечника, конопли, табака. И здесь расчист­ка леса под пашню была делом мужчин, все остальные земледельческие работы — заня­тием женщин. Важнейшими орудиями земледелия были топор и землекопалка, к XVII в. сменившаяся настоящей мотыгой. Домашних животных, за исключением собаки, ирокезы не знали: в фауне Северной Америки доколо­ниального периода не было сколько-нибудь легко поддающихся одомашнению видов.

Второстепенное, но заметное место в жиз­ни ирокезов продолжали занимать и доземледельческие виды хозяйственной деятель­ности. Женщины собирали всевозможные яго­ды, грибы, орехи, желуди, молодые побеги, съедобные корни и клубни, птичьи яйца, куз­нечиков, раков и т. п., на берегах озер прак­тиковался сбор дикого риса, Е лесах — кле­нового сока, из которого варили патоку и са­хар. Мужчины весной и летом ловили рыбу, осенью и зимой охотились на оленя, лося, медведя, бобра, выдру, зайца, перелетных птиц.

Техническое оснащение ирокезов имело уже энеолитический характер. Орудия произ­водства — топоры, рабочие части мотыг, но­жи, молоты, наконечники копий и стрел, ры­боловные крючки и др. — в большинстве слу­чаев еще изготовлялись из камня, кости или рога, но ко времени европейской колонизации в обиходе имелись также орудия, сде­ланные из самородной меди методом холод­ной ковки. Значительное развитие получили и другие, преимущественно женские домаш­ние промыслы. Из глины лепили горшки для варки пищи, сосуды для выпекания хлеба, курительные трубки. Из дерева делали ступ­ки для дробления зерна, чаши, ложки и пр.; из коры вяза — корыта, лотки, высокие ци­линдрические сосуды для хранения маиса. Из растительных волокон плели корзины, мешки, циновки, ткали пояса и лямки для пе­реноса тяжестей. Искусно обрабатывали зве­риные шкуры, шедшие на изготовление одеж­ды. Последняя и в доколониальный период была уже дифференцированной, но еще не сшивной. Мужчины и женщины носили набед­ренные повязки из оленьей или лосиной зам­ши, дополнявшиеся летом замшевым, а зи­мой меховым плащом; обувью служили наговицы и мокасины, головным убором — по­вязки и шапочки, у мужчин украшенные перьями.

Очень интересны детально описанные Мор­ганом жилища ирокезов — так называемые длинные дома. Это были вытянутые прямо­угольные строения с каркасом из столбов и жердей, обшитым большими кусками дре­весной коры. Внутри дома вдоль стен были устроены три яруса помостов: в первом, уст­ланном циновками и шкурами, спали, во вто­ром держали домашнюю утварь, в третьем хранили запасы необмолоченного маиса. По­мещения отдельных супружеских пар, разде­ленные перегородками из коры, открывались в сторону тянувшегося во всю длину дома центрального прохода, где располагались оча­ги — по одному на каждые четыре помеще­ния. Над очагами висели общие котлы для варки пищи. Количеством этих очагов и оп­ределялась длина дома. Обычно в одном до­ме было 5—7 очагов, а длина его достигала 10—15 м, но имелись дома и вдвое больших размеров. Вблизи дома располагались амбары и подземные хранилища маиса. Ирокезское селение состояло из нескольких десятков длинных домов и было огорожено частоко­лом.

И у меланезийцев, и у ирокезов важнейшие трудовые процессы были коллективными. При подсечно-огневом земледелии, в особенности при подсеке леса, требовались организован­ные усилия родовой общины. Совместные действия оставались необходимыми и в та­ких видах производственной деятельности, как загонная охота, ловля рыбы запорами или сетями. Меланезийцы коллективно строили большие лодки, ирокезы — свои длинные дома.

“Длинный дом” ирокезов

Хозяйство и материальная культура высших рыболовов и охотников. Выше говорилось, что природные условия некоторых областей ойку­мены препятствовали возникновению здесь земледелия и скотоводства. Так, в частности, обстояло дело на севере Евразии и Амери­ки, где развитие неолитической экономики пошло по пути дальнейшего усовершенство­вания охоты и рыболовства.

На севере Восточной Европы и в Северной Азии уже в 4 тысячелетии до н. э. складыва­лась та охотничье-рыболовческая культура, которая затем на долгие тысячелетия осталась типичной для ряда народов Крайнего Севера, Сибири и Дальнего Востока.

Загонная охота на оленей у североамериканских индейцев…

Характерную особенность неолита в этих областях представляет керамика с орнамента­цией из ямок и отпечатков зубчатого или гребенчатого штампа. На Севере эта керами­ка сохраняется до весьма позднего време­ни — начала 1 тысячелетия до н. э. Изучены древнейшие стоянки с ямочно-гребенчатым орнаментом на керамике, датирующиеся 3 тысячелетием до н. э., в Волжско-Окском междуречьи. К этому же и более позднему времени относятся памятники культур с ямочно-гребенчатой керамикой, представленные по берегам Белого моря и Ладожского и Онеж­ского озер, в Приуралье и Зауралье, в бас­сейне Лены, в Прибайкалье, на Камчатке, на Сахалине и на Курильских островах. Несмотря на элементы сходства, эти культуры все же явственно различаются между собой формами керамики, некоторыми особенностями орудий и утвари. Это неолитические памятники «лес­ного» охотничье-рыболовческого населения без всяких признаков земледелия или ското­водства. Так как последние являются наибо­лее характерной чертой неолитического хо­зяйства, то неолит северных областей иногда называют «субнеолитом». Однако не следует северные охотничье-рыболовческие племена по этой причине считать стоящими на низкой ступени развития. Наоборот, их экономика в это время представляет наиболее эффектив­ное использование всех возможностей их территории. Надо заметить, что в Европе, да­же в период, когда земледелие и скотовод­ство распространялись с юга к северу до сво­его конечного предела, граница между земледельческо-скотоводческими и охотничье-рыболовческими племенами совпадала с гра­ницей между умеренной и полярной зонами.

Там, где природные условия позволяли, на промежуточных территориях велось сме­шанное хозяйство. Так, земледельцы Юго-Западной Норвегии, имевшие небольшие участки земли и стада домашнего скота, ухо­дили из своих поселков на рыболовный се­зон, занимали пещеры и скальные навесы, откуда отправлялись на ловлю трески, мер­лана и другой рыбы; жители о. Готланд и Южного побережья Швеции большую часть труда вкладывали в сельское Хозяйство, но значительно пополняли свой рацион за счет охоты на тюленей. В приполярной Европе пережиточный мезолит, или, как его называ­ет, арктический неолит, сохраняется вплоть до середины 1 тысячелетия н. э.

На севере Скандинавии в 3—2 тысячелети­ях до н. э. жили племена неолитических охот­ников и рыболовов, оставившие многочислен­ные изображения на скалах (петроглифы). На территории СССР наскальные изображе­ния известны на берегах Белого моря и Онежского озера. Наскальные рисунки позво­ляют представить себе образ жизни их созда­телей, объекты охоты и других промыслов, орудия труда, средства передвижения (лы­жи, лодки) и т. п. Из животных наиболее часто изображались лось, олень и медведь, в прибрежных областях дельфин, тюлень, пал­тус и водоплавающая птица. Люди (только мужчины, изображений женщин нет) представ­лены в сценах охоты, в кожаных челнах, пе­редвигающимися на лыжах и т. п.

Поселения 3—2 тысячелетий до н. э. свиде­тельствуют о сезонных передвижениях охот­ников и рыболовов, соответствующих мигра­циям рыбы, дичи и т. п. Для жилья использо­вались пещеры и скальные навесы, но извест­но также множество поселений под откры­тым небом. На некоторых из них сохранились лишь следы костров. Это позволяет предпо­ложить, что здесь жили в крытых шкурами каркасных жилищах. Но найдены остатки и более прочных искусственных жилищ. На Се­верном побережье Норвегии были располо­жены большие поселения, состоящие из груп­пы полуземлянок, прямоугольных в плане, с земляными стенами, снаружи обложенными камнями, и крышами из деревянных конструкций, покрытыми дерном. Полуземпяночные жилища того же времени известны и в лесных областях европейской части СССР. Кроме постоянных жилищ об известной ста­бильности социальной жизни, несмотря на се­зонные миграции, свидетельствуют большие могильники с богатым инвентарем, сопровож­дающим погребения.

На карте мира в эпоху неолита кроме вы­шеназванных евразийских можно указать мно­го других охотничье-рыболовческих культур, носители которых не знали земледелия и ско­товодства. Такова, например, среднеазиатская кальтеминарская культура в Приаралье, су­ществовавшая в 4 тысячелетии до н. э. на­ряду с раннеземледельческими культурами в южных районах нынешних Туркмении и Тад­жикистана.

Высокоспециализированное охотничье и ры­боловческое хозяйство поздненеолитического типа в недалеком прошлом сохранялось у многих племен субарктической полосы Ста­рого и Нового Света. Таковы, например, си­бирские охотники юкагиры, долганы и нгана­саны, рыболовы ханты, манси, нивхи (гиля­ки), негидальцы, ульчи и нанайцы, а в Се­верной Америке — охотничьи племена алгонкинов и атапасков и рыболовческие племена индейцев Северо-Западного побережья.

В хозяйстве юкагиров важнейшее значение имела охота на дикого оленя. До прихода русских на охоте широко применялись лук и стрелы, а также самострелы, петли-западни и другие ловушки, настороженные на оленьих тропах. Весной и осенью во время оленьих миграций устраивалась коллективная охота: так называемая плавь, когда вошедших в во­ду животных окружали и били копьями, и загон в ременные сети. Зимой была в ходу охота с помощью прирученного оленя-мань­щика, прячась за которым охотник подкра­дывался к оленьему стаду. Заметное место занимали также охота на водоплавающую птицу с помощью лука, дротиков и соеди­ненных ремнями камней и рыболовство. Транспортными средствами были нарты, в ко­торые запрягали собак (позднее оленей), долбленые лодки или плоты, различного ти­па лыжи. Жилищем зимой служили землянки и полуземлянки, летом — конические чумы, крытые оленьими шкурами или лиственичной корой. В пище преобладала оленина, которую консервировали вяленьем, мороженая или вяленая рыба, сезонным подспорьем служили коренья и ягоды, в особенности голубика. Одежда делалась главным образом из шкур животных, утварь — из кожи, дерева, берес­ты, камня и рога.

Алгонкинские племена канадской тайги до европейской колонизации жили главным об­разом охотой на оленя-карибу, лося, медве­дя, дикого барана, зайца, птиц. Для охоты наряду со стрелами и копьями с каменными или костяными наконечниками широко ис­пользовались всевозможные, иногда доволь­но сложные ловушки. В зимней охоте важ­ную роль играло применение ступательных лыж — овальных или ракеткообразных дере­вянных рамок, оплетенных кожаными ремня­ми. В качестве транспортных средств упот­реблялись также деревянные бесполезные сани — «тобогган», в которые впрягали со­бак, и берестяные лодки. Жилищем алгонки­нам Канады служили конические шалаши, крытые зимой шкурами карибу, а летом — березовой корой; одежду шили из шкур ка­рибу или вязали из полосок заячьего меха; утварь делали из бересты и кожи. Дополне­нием к рыбной и мясной пище являлись про­дукты собирательства, но это занятие по сво­ему значению далеко уступало охоте.

Иначе было организовано хозяйство пре­имущественно рыболовческих племен, напри­мер индейцев Северо-Западного побережья Северной Америки (тлинкитов, хайда, цимши-ян и др.). Их основным занятием было раз­витое рыболовство в море и устьях рек. В XVI—XVII вв. северо-западные индейцы пользовались орудиями из шлифованного камня, кости, рога и раковин; известна была и медь, но производственного значения она почти не имела. Техника рыболовства отли­чалась высокой степенью специализации. Для разных условий лова и различных видов ры­бы имелись особые остроги, крючки, сети, запруды; применялось несколько типов долб­леных из кедра лодок. Эффективные приемы лова давали много рыбы, которую вялили, сушили и коптили впрок. Подсобную роль играли морская и сухопутная охота, а также собирание ягод, плодов, кореньев, водорос­лей, моллюсков. Из домашних животных бы­ла известна только собака, использовавшаяся для охоты и получения шерсти. Существова­ло четкое разделение труда между полами. Рыбная ловля, охота, изготовление промысло­вых орудий, сооружение жилищ являлись де­лом мужчин, собирательство, обработка и за­готовка впрок всей промысловой добычи, пле­тение, ткачество, изготовление одежды — за­нятием женщин. В целом северо-западные индейцы достигли такого относительно высо­кого уровня развития специализированного рыболовческого хозяйства, что позднее, как мы увидим ниже, перешли на стадию разло­жения общинно-родового строя и становле­ния раннеклассового общества.

Общественные отношения. Рост производи­тельных сил, выразившийся, в частности, в переходе от присваивающего хозяйства к производящему, способствовал дальнейшему развитию общинно-родового строя. На смену раннеродовой общине охотников и рыболо­вов пришла позднеродовая община земле­дельцев-скотоводов.

Экономическую основу общества по-преж­нему составляла родовая собственность на землю. Поля и огороды, охотничьи, рыболов­ные и собирательские угодья в одних случаях прямо принадлежали роду, в других — рас­сматривались как принадлежащие племени, но были закреплены за входившими в него отдельными родами. Прочие средства произ­водства находились как в коллективной, так и в индивидуальной собственности, причем зна­чение последней постепенно возрастало по мере появления относительно регулярного избыточного продукта, часть которого теперь поступала не в равнообеспечивающее, а в трудовое распределение. Общинник, полу­чивший хороший урожай или приплод скота, преуспевший на охоте или в рыбной ловле, имел возможность оставить себе часть про­дукта или же делиться им только с теми, с кем хотел сам.

Развитие индивидуальной собственности, в СЕОЮ очередь, вызвало к жизни новый вид экономических отношений, названный амери­канской исследовательницей К. Дю Буа «пре­стижной экономикой». Престижная экономи­ка существовала только в системе избыточ­ного продукта и проявлялась главным обра­зом в обмене дарами, или в дарообмене. Этот обычай зародился еще в конце эпохи раннеродовой общины, но получил развитие лишь в последующую эпоху в связи с появ­лением избыточного продукта и трудового распределения. Обмен дарами совершался преимущественно не внутри общины, где про­должало преобладать равнообеспечивающее распределение, а за ее пределами, связывая между собой много соседних общин. Дари­тель приобретал общественный престиж — тем больший, чем щедрее был дар, и в то же время ничего не терял, так как действо­вал принцип эквивалентности дачи и отдачи, так называемая взаимность, или рециприкация (От лат. reciproco — возвращаю). Это стимулировало престижную эконо­мику, часто приобретавшую, казалось бы, бес­смысленные формы. Б. Малиновский, первым описавший у меланезийцев Тробрианских ост­ровов обычай «кула» — бесконечную цирку­ляцию двух видов высоко ценимых раковин, писал, что он представляется переходом из рук в руки совершенно бесполезных предме­тов, но на деле очень важен для упрочения уз родства, власти вождя, социальной орга­низации вообще. Позднее престижноэкономические отношения сыграли свою роль в уг­лублении общественного и имущественного неравенства, и первые предвестья этих пе­ремен стали появляться уже в эпоху позднеродовой общины.

Но пока еще престижная экономика не взорвала преобладание внутри родовой об­щины коллективной собственности и равно­обеспечивающего распределения. Даже инди­видуальная собственность после смерти ее об­ладателя должна была оставаться в преде­лах рода. Отношения собственности и осно­ванные на них общественные отношения про­должали в основном совпадать с родовыми связями, цементировавшими единство произ­водственного коллектива.

Вследствие относительной обеспеченности средствами существования и роста народона­селения позднеродовые общины, разрастаясь, часто делились на крупные коллективы бли­жайших родственников по материнской ли­нии — так называемые материнские домовые общины, или материнские семьи. У ирокезов эти домовые общины — «овачиры» — насчи­тывали несколько десятков, а иногда и более сотни сородичей, живших в одном «длинном доме». Члены овачиры совместно пользова­лись выделенной им родовой землей и вели общее хозяйство. Совместным было и по­требление: по словам Моргана, добыча охо­ты и продукты земледелия отдавались в об­щее пользование и все продовольствие скла­дывалось в общий запас. Подобные же ма­теринские домовые общины известны у мно­гих племен Меланезии, северо-западных ин­дейцев, алгонкинов Канады. Важно отметить, что их выделение в составе рода не подры­вало родового единства. Они оставались свя­занными между собой не только обществен­ными и идеологическими, но и тесными хо­зяйственными узами. В случае нужды вся позднеродовая община выступала в качестве единого производственного коллектива. Так, у некоторых племен Меланезии и ирокезов руб­ка и выжигание леса обычно производились соединенными усилиями всего коллектива, и лишь последующие земледельческие опера­ции — силами отдельных домовых общин.

С развитием родового строя еще более возросла хозяйственная и общественная роль женщины. Установление прочной оседлости, потребовавшей заготовки большого количе­ства пищевых припасов, сосудов для их хра­нения, топлива и т. п., существенно повысило значение ведшегося женщинами домашнего хозяйства. В том же направлении действовало распространение мотыжного земледелия, так­же составлявшего преимущественно женскую область производства. «Без женщин, — гово­рили ирокезы автору одной из миссионер­ских реляций,— мы вели бы жалкое сущест­вование, так как в нашей стране именно жен­щины сеют, сажают, взращивают зерно и ово­щи и готовят пищу для мужчин и детей». Увеличение хозяйственной роли женщины сделало распространенным явлением матрилокальное, точнее уксорилокальное (От лат. uxor — жена), брачное поселение, что, в свою очередь, послужило крупным фактором усиления ее влияния в родовой общине. Действительно, при уксори­локальном поселении именно женщины, братья и сыновья которых жили преимуще­ственно в селении своих жен, оказывались реальными коллективными собственниками принадлежавших роду основных средств про­изводства, подлинными владелицами родовых земель, родовых запасов, родовых жилищ. В этих условиях женщины стали занимать уже не только равное с мужчинами, но и преобладающее положение. «Коммунистиче­ское домашнее хозяйство, — отмечал Эн­гельс, — в котором все женщины или боль­шинство их принадлежит к одному и тому же роду, тогда как мужчины принадлежат к различным родам, служит реальной осно­вой того повсеместно распространенного в первобытную эпоху господства женщины, от­крытие которого составляет третью заслугу Бахофена» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 53).

В ирокезской овачире вся власть принадле­жала совету взрослых женщин-матерей, кото­рые выбирали из своей среды опытных и уважаемых правительниц, ведавших сельско­хозяйственными и домашними работами, хра­нением и распределением припасов, устрой­ством празднеств и т. п. Всем, что принад­лежало овачире, распоряжались исключитель­но женщины. Их сородичи-мужчины были «отрезанным ломтем», а мужья — пришель­цами, не имевшими прав на собственность овачиры. Господство женщин, писал об иро­кезах и их соседях гуронах Лафито, зиждет­ся на вполне реальной основе. В их руках вся действительная власть: земля, поля и весь урожай. Мужчины, напротив, совершен­но изолированы и ограничены, их дети им чужие, домом владеет одна только женщи­на. Остатки сходных порядков описаны в не­которых областях Меланезии, например на о. Добу, где также вусловиях уксорило­кального поселения женщины считались единственными собственницами и распорядитель­ницами всей родовой земли.

Присущее развитой родовой общине изве­стное преобладание женщины часто называ­ют матриархатом. Однако этот термин требу­ет оговорок: в классической первобытности с ее уравнительными порядками еще не мог­ло быть подлинного господства и всевластия одной части общества над другой. В совре­менной советской литературе термин «мат­риархат», или «поздний матриархат», чаще прилагается к особой, сравнительно редкой форме разложения первобытнообщинного строя, при которой общественное неравенст­во развивается при сохранении материнско-родовых институтов и сопровождается более или менее выраженным выдвижением на пер­вый план женщины (см. об этом далее).

Брак и семья. Возникновение трудового распределения, при котором отец получал возможность материально заботиться о своих детях, повлекло за собой, по мнению одних исследователей, появление, а по мнению дру­гих — укрепление парной семьи. Однако, хо­тя производственные и потребительские функции парной семьи несколько расшири­лись, она по-прежнему имела несоизмеримо меньшее экономическое значение, чем родо­вая община. Она не имела отдельной от ро­довой, общей для обоих супругов собствен­ности. Если мужу случалось нанести ущерб имуществу жены, он должен был рассчитать­ся с ней или с ее родственниками. При уксорилокальном поселении мужчина, переходя в общину жены, не порывал хозяйственных связей с собственной общиной и работал «на два дома». Дети, если даже они и зна­ли своего отца, фактически оставались ему чужими. У некоторых племен, живших мате­ринскими домовыми общинами, как, напри­мер, у меланезийцев о. Добу, вообще не су­ществовало особого термина для парной семьи: в понятие «семья» включалась только родня со стороны матери.

Парный брак, как и раньше, был легко рас­торжим по желанию любой из сторон и дополнялся остатками групповых брачных от­ношений. У ирокезов и гуронов в XVIII в. женщина могла иметь «добавочных» мужей, а мужчина — «добавочных» жен, у гуронов, кроме того, были еще и особые «охотничьи девушки», сопровождавшие охотников в каче­стве жен. У тлинкитов и их соседей алеу­тов, по словам Вениаминова, «женщине доз­волялось иметь двух мужей, из них один был главным, а другой помощник, или, как назы­вают русские, половинщик» (Вениаминов И. Записки об островах Уналашкинского отдела. СПб., 1840, т. II, с. 78). У некоторых племен Меланезии сохранялись свобода до­брачных связей и обычай искупительного ге­теризма.

Как и общественной жизни, семейному бы­ту позднеродовой общины были присущи черты известного превосходства женщины над мужчиной. Мужу, окруженному родней же­ны, приходилось быть неизменно уступчи­вым. Нередко, как это имело место у древ­них ликийцев, папуасов Новой Гвинеи, ал­гонкинов, женщине принадлежала инициати­ва в заключении брака. Известны материнско-родовые общества, в которых рождение де­вочек предпочиталось рождению мальчиков. Но в целом в парной семье сохранялось ра­венство всех ее взрослых членов. Это обстоя­тельство, а также ее лишь относительная «пар­ность» (ведь были известны и многоженство, и многомужество) делает оправданным пред­ложенное в современной советской литера­туре наименование парных брака и семьи первобытноэгалитарными.

Родо-племенная организация и организация власти. Развитие общиннородового строя со­провождалось дальнейшим развитием родо-племенной организации, типичный образец которой можно видеть в исследованной Мор­ганом организации ирокезов-сенека. Здесь восемь родов группировались в две фратрии, составлявшие вместе одно племя:

Род, фратрия и племя характеризовались следующими основными признаками.

Род был коллективом кровных родственни­ков по женской линии, объединенных преж­де всего отмеченными выше отношениями общей собственности, взаимного наследова­ния и взаимопомощи. Члены рода должны были оказывать друг другу всяческую под­держку и защиту, в частности принимать уча­стие в кровной мести или в выплате матери­ального возмещения за пролитую кровь. Род имел определенное, обычно тотемное, само­название, с которым, как правило, были свя­заны и личные имена сородичей. Так, дети, родившиеся в роде Ястреба, получали имена Парящего в воздухе ястреба, Длинного кры­ла, Белоглазой птицы и т. п. Род имел пра­во усыновлять членов других родов или ино­племенников, принимавшихся в этих случаях з одну из материнских домовых общин — ова­чир. Род имел свой совет, куда входили все его взрослые члены и где решались наибо­лее существенные вопросы хозяйственной, об­щественной и идеологической жизни, сво­его старейшину «сахема» и одного или не­скольких вождей, предводительствовавших во время войны. У каждого рода было свое от­дельное от других родов кладбище. Нако­нец, важнейшим признаком рода оставался обычай родовой экзогамии.

Фратрия, как уже говорилось, было перво­начальным родом, в процессе разрастания поделившимся на несколько дочерних родов. Однако, распавшись, этот первоначальный род не утратил остатков прежнего единства. У се­нека сохранилось воспоминание о фратриальной экзогамии, лишь позднее сменившей­ся экзогамией отдельных родов. Роды своей фратрии считались «братскими», роды проти­воположной фратрии — «двоюродными». Во внутриплеменной жизни члены одной фрат­рии всегда выступали солидарно, поддержи­вая друг друга, если это было нужно, против членов другой фратрии. Так обстояло дело, например, когда в племени случалось убийст­во, когда расходились мнения по поводу из­брания нового старейшины или военного вождя, когда составлялись партии для обще­ственной игры в мяч и т. п. Сахемы и вожди родов одной фратрии могли собираться на свои собственные советы, а в совете пле­мени сидели и действовали вместе. Фратрии имели свои религиозно-знахарские братства с особым ритуалом посвящения и особыми культовыми церемониями. Вероятно, фратрии в какой-то мере выступали и в качестве осо­бых военных единиц.

Но сколько-нибудь постоянной организаци­ей самоуправления братских родов фратрия не была. Такой организацией было племя. В противоположность зародышевому племени австралийцев или огнеземельцев ирокезское племя не только обладало самоназванием, территорией, диалектом и определенной культурно-бытовой общностью, отразившей­ся, в частности, в общности религиозных представлений, но и имело племенной совет, состоявший из сахемов и военных вождей всех входивших в племя родов. Задачей со­вета было охранять общие интересы племе­ни. Ему принадлежало право утверждать из­брание родовых старейшин и вождей и в случае нужды смещать их даже против же­лания рода. Он улаживал межродовые конф­ликты и регулировал отношения с другими племенами, принимал и отправлял посольст­ва, объявлял войну и заключал мир, союзы и координировал действия отдельных отря­дов во время крупных военных походов. Со­вет вершил только важнейшие дела и соби­рался нечасто. В промежутках между его за­седаниями племя оставалось лишенным об­щего руководства. Поэтому у некоторых иро­кезских племен одного из сахемов избирали главным, считавшимся как бы постоянным представителем совета. Однако полномочия этого верховного главы были незначительны, а его решения подлежали последующему ут­верждению на совете племени.

Вся организация власти по-прежнему была проникнута началами первобытной демокра­тии. Каждый взрослый член племени имел возможность свободно высказать свое мне­ние как в родовом, так и в племенном со­вете. Старейшины и военные вожди занима­ли свои должности лишь по праву избрания и до тех пор, пока их действия отвечали ин­тересам соплеменников. Наряду со всеми они участвовали в общественном производстве, не могли требовать от других каких-либо подар­ков или приношений или же заставлять на се­бя работать. Если старейшина или вождь совершал недостойный поступок, сородичи делали ему внушение, если это не помогало, его смещали. Почетное место в этом демо­кратическом родо-племенном самоуправле­нии принадлежало женщинам. Они были не только правительницами материнских домо­вых общин, но и в более ранние времена — главами родов. Известно, что у гуронов каж­дый род возглавлялся четырьмя женщинами и одним мужчиной; совет племени здесь так­же на четыре пятых состоял из женщин. Женщины — главы родов отмечены и у юж­ных соседей ирокезов натчей. У самих иро­кезов этот порядок не сохранился, но жен­щины продолжали пользоваться огромным влиянием в делах управления. Женщины, пи­сал Моргану миссионер Райт, были крупной силой в роде и повсюду. Они не задумыва­лись, когда это было нужно, по их образно­му выражению, «обломать рога» вождю и разжаловать его в обыкновенные воины. Пер­воначальные выборы вождей точно так же были всегда в их руках.

Племя было наиболее широкой социаль­но-потестарной ячейкой времени позднеро­довой общины. Правда, ирокезы в XVI в. уже объединялись в союзы племен, но это обстоятельство, как и некоторые другие чер­ты их общественной организации, было при­знаком начинавшегося разложения первобыт­нообщинного строя. В классическую пору по­следнего главная роль в экономической и общественной жизни принадлежала роду, а то, что выходило за пределы рода, решалось в племени. Роды и объединявшие их племена были тесно сплоченными демократически самоуправлявшимися коллективами, позволяв­шими первобытному человечеству поддержи­вать свое существование в жестокой борьбе с природой. В этом заключалась сила родо­вого строя, но в этом же состояла и его ис­торическая ограниченность. Сплачивая кол­лектив, родо-племенная организация ставила вне закона все, что находилось за рамками этого коллектива. Подавляя в интересах общества всякое проявление индивидуализма, она вместе с тем нивелировала и всякую ин­дивидуальность, сковывала личную инициа­тиву и предприимчивость. «Племя оставалось для человека границей как по отношению киноплеменнику, так и по отношению к са­мому себе: племя, род и их учреждения бы­ли священны и неприкосновенны, были той данной от природы высшей властью, которой отдельная личность оставалась безусловно подчиненной в своих чувствах, мыслях и по­ступках. Как ни импозантно выглядят в наших глазах люди этой эпохи, они неотличимы друг от друга, они не оторвались еще, по выра­жению Маркса, от пуповины первобытной общности» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 21, с. 99).

Эти мысли Маркса и Энгельса продолжа­ют находить подтверждение в выросшем по объему этнографическом материале. Они раз­деляются и современными теоретиками пси­хопогии (Л. И. Анцыферова и др.), считаю­щими, что в первобытном обществе человек еще ощущал себя слитым с другими людь­ми, еще не смотрел на себя со стороны, еще не обладал сколько-нибудь развитым самосо­знанием.

Духовная культура. Вместе с усложнением производственной деятельности первобытно­го человека увеличивался запас его положи­тельных знаний. Показательны знания, накоп­ленные в процессе освоения новой отрасли хозяйства — земледелия. Меланезийцы Новой Ирландии знали и умели выращивать 10 раз­новидностей ямса, 14 разновидностей хлеб­ного дерева, 52 разновидности банана, 220 разновидностей таро. Ирокезы выращивали 11 разновидностей маиса; им были известны такие агротехнические приемы, как повыше­ние всхожести семян путем их вымачивания в отваре из определенных кореньев и трав. Заметных успехов достигло поздненеолитическое человечество и в других областях зна­ния. С возникновением скотоводства стали эмпирически накапливаться знания в области животноводческой селекции — искусственного отбора наиболее полезных пород животных. Развитие математических знаний привело к появлению первых счетных приспособлений — вначале связок соломы или кучек камней, а затем особых бирок или шнуров с узелками или нанизанными на них раковинами. Такие приспособления описаны у многих племен Америки, Африки и Океании; существовали они и в первобытной Европе: слово «кальку­ляция» происходит от латинского calculus — камешек. Развитие топографических и геогра­фических знаний привело к созданию первых карт — обозначения маршрутов, нанесенных на кору, дерево или кожу. Получила даль­нейшее развитие пиктография, с помощью ко­торой теперь делались подчас довольно слож­ные записи. Такие записи известны, в част­ности, у североамериканских индейцев, на­родностей Северной Сибири, у племен Тро­пической Африки, меланезийцев, у микронезийцев. Существовали целые пиктографиче­ские хроники, например знаменитая «балам олум» («Красная запись») индейцев-делава­ров, изобразивших 1В4 рисунками на древес­ной коре все свои исторические предания — от начала мироздания до появления в стра­не европейских колонизаторов. У некоторых племен из счетных шнуров развились свое­образные эквиваленты пиктографии, переда­вавшие мысль формой, цветом и расположе­нием узелков («узелковое письмо») или ра­ковин («вампум» североамериканских индей­цев).

Деревянная бирка с насечками для счета

В изобразительном искусстве поздненеолитических и энеолитических племен в основном продолжался начавшийся ранее переход к условной манере исполнения. Произведения этого времени отражают стремление к наро­читой упрощенности, изображению взамен целого какой-либо его характерной части, нередко к значительной стилизации. Очень широко распространилось декоративное на­правление в изобразительном искусстве, т. е. украшение всех предметов обихода, в особенности одежды, оружия и утвари, художе­ственной росписью, резьбой, вышивкой, ап­пликацией и т. п. Так, керамика, в раннем неолите обычно ничем не украшенная, в позднем неолите лесной полосы СССР ста­ла орнаментироваться ямочно-гребенчатыми оттисками, а у энеолитических земледель­цев — богатой полихромной росписью.

Пиктографическое письмо семи индейских племен президенту США с просьбой о разрешении переселится в район Трех озер…

Известно немало условных изображений эпохи палеолита и реалистических эпохи нео­лита, но все же можно сказать, что изобра­зительное искусство палеолита чаще было реалистичным, а неолита — чаще условным. Чем объясняется этот поворот в стиле изобразительной деятельности человека? Одни исследователи связывают его с изменением материала, например, с тем, что люди от росписи стен пещер перешли к украшению керамики, другие — с развитием абстрактного мышления, третьи — с развитием религиоз­ных представлений, требовавших умышлен­ного отклонения изображений от сходства с земными оригиналами. Согласно еще одной точке зрения, поворот в первобытном искус­стве был связан с тем, что с переходом от охотничьего хозяйства к земледелию и ското­водству интерес к зверю стал ослабевать, а интерес к человеку еще только зарождался. Все эти моменты могли сыграть свою роль, но в целом вопрос еще недостаточно изучен и остается открытым.

Пиктографическое письмо юкагирской девушки возлюбленному…

Продолжали развиваться и другие формы искусства, в частности устное, музыкальное и танцевальное народное творчество. Так, у ирокезов-сенека насчитывалось более трид­цати одних только основных танцев, в том числе одиннадцать мужских, семь женских, четырнадцать общих, шесть в масках и т. д. О развитии музыкального творчества свиде­тельствует появление усложненных мембран­ных барабанов и снабженных резонаторами струнных инструментов.

Пиктографическая запись эскимоса о событиях охотничьей поездки

Эволюционировала и усложнилась религия. По мере накопления знаний о своей собст­венной и внешней природе первобытное человечество все меньше отождествляло себя с последней, все больше осознавало свою зависимость от неведомых ему, пред­ставлявшихся сверхъестественными добрых и злых сил. В связи с этим старые представ­ления о дуалистическом разделении предме­тов и явлений природы вылились в представ­ления о извечной борьбе доброго и злого начал. Силы зла старались умилостивить, противостоящим им добрым силам стали поклоняться как постоянным защитникам и покровителям рода. Содержание тотемизма изменилось: тотемические «родственники» и «предки» сделались объектом религиозного культа. В то же время с развитием родового строя и анимизма стала зарождаться вера в помогающих роду духов его умерших пра­родителей. Зооморфные прародители стали вытесняться антропоморфными; тотемизм продолжал сохраняться в пережитках (напри­мер, в тотемных названиях и эмблемах ро­дов), но не как система верований. На той же анимистической основе начал складывать­ся культ природы, олицетворявшейся в обра­зах всевозможных духов животного и расти­тельного мира, земных и небесных сил. С возникновением земледелия начал склады­ваться культ возделываемых растений и тех сил природы, от которых зависело их произ­растание, особенно Солнца и Земли. Ироке­зы, например, почитали духов маиса, тыквы и бобов, называя их «тремя сестрами», «на­шей жизнью» или «нашими кормилицами» и представляя их в образе трех женщин в одежде из листьев соответствующих расте­ний. Четыре из шести праздников ирокезов были связаны с земледелием: это были празд­ники нового года, посева, зеленого зерна и урожая. Солнце обычно мыслилось как оплодотворяющее мужское качало, Земля — как оплодотворяемое женское, причем цикличность благотворного воздействия Солнца породила представление о нем как об уми­рающем и воскресающем духе плодородия. Начала складываться магическая практика укрепления силы Солнца, усиления плодоро­дия Земли, вызывания дождя и т. п.

Индейское узелковое письмо

Вампум

Фрагмент керамики из неолитического поселения…

Как и на предыдущей стадии, религия отра­жала и идеологически закрепляла выдающую­ся хозяйственную и общественную роль женщины. Дальнейшее развитие получил материнско-родовой культ хозяек и охранительниц домашнего очага; может быть, уже стал зарождаться известный у некоторых более развитых народов культ женских пред­ков-прародительниц. Большая часть духов природы, и среди них прежде всего дух матери-Земли, выступала в образе женщин и носила женские имена. Женщины по-преж­нему часто считались главными, а у некото­рых племен даже исключительными носитель­ницами тайных знаний и магических сил.

Неолитические глиняные фигурки женщины и мужчины 4 тысячелетия до н.э. Румыния

Эпизод церемонии обеспечения урожая у северо-восточных индейцев…

• ← Late crop community of farmers-herdsmen. Part one
• Background and the general course of decomposition of primitive society →