Зростання міст під час грецької колонізації. Розшарування вільних
Російська
На жаль, цей запис доступний тільки на
Російська.
К сожалению, эта запись доступна только на
Російська.
Отделение ремесла от сельского хозяйства и широкий обмен предполагают существование городов и развитие городской жизни. Города микенской эпохи потеряли прежнее значение. Гомеровские города (полисы) представляли собой укрепленные центры, за стенами которых окрестное население искало спасения в часы опасности.
С течением времени первоначальный характер полиса совершенно изменился. Понятие «полис» расширилось. Теперь это уже был не только укрепленный центр общины, местопребывание военного предводителя и его дружины. Полисом стали называть совокупность поселений, находившихся на примыкающей к городу территории. Площадь самого города также расширялась, вокруг городов возникали торгово-ремесленные слободы. Наиболее населенными городами VIII—VII вв. считались на востоке Милет, на западе — Коринф. Старые же города крито-микенской эпохи — Микены, Орхомен и Тиринф — к этому времени окончательно потеряли свое былое величие и превратились в незначительные поселения.
Раньше всего городская жизнь развилась в полисах Малой Азии. Расцвет малоазийских городов объяснялся историческими условиями и их выгодным географическим положением. Мало-азийские города находились на стыке материковой Греции и восточных стран. Расположенные на судоходных реках и имевшие прекрасные бухты, они превращались в торговых посредников, проводников восточной культуры на Западе и западной — на Востоке. Богатая природа и избыток сырья способствовали быстрому и пышному расцвету ремесел и торговли. И политическая обстановка в Малой Азии сложилась благоприятно для греческих полисов. Правда, в конце VII в. многие из этих городов подпали под власть Лидии, но лидияне терпимо относились к греческим городам. Они ограничивались сбором умеренной дани и некоторыми натуральными повинностями, не препятствовали, а даже содействовали развитию транзитной торговли.
Экономический подъем Греции подрывает значение родовой аристократии. Родовая организация постепенно утрачивает социальную опору и разлагается под влиянием денежного хозяйства и нового способа производства. Людей стали ценить не по их роду, а по их состоянию. «Не знатность, а богатство делает человека», «Имущество — душа несчастного смертного», «Честь следует за богатством» — таковы были девизы новой эпохи. Мегарский поэт VI в. до н. э. Феогнид, разорившийся аристократ, пишет:
Доброго мужа ужасней всего нищета укрощает;
Старость седая, озноб — менее страшны, о Кирн!
Чтоб нищеты избежать, и в глубокую бездну морскую
Броситься стоит, и вниз в пропасть с высокой скалы!
Каждый, кого нищета поразила, ни делать не может
Ни говорить ничего: связан язык у него (В. В. Вересаев, Эллинские поэты,— Собр. соч., т. 10, M., 1929, стр. 241).
Все изменилось в родовом государстве с горечью говорит он:
Город наш все еще город, о Кирн, но уж люди другие.
Кто ни законов досель, ни правосудья не знал,
Кто одевал себе тело изношенным мехом козлиным
И за стеной городской пасся, как дикий олень,—
Сделался знатным отныне. А люди, что знатными были,
Низкими стали. Ну, кто б все это вытерпеть мог? (Там же. стр. 238)
С ростом товарно-денежного хозяйства и рабовладения усилилось имущественное неравенство среди свободных, углублялась и обострялась социальная борьба. Кричащая роскошь одних и беспросветная бедность других еще сильнее подчеркивали социальное неравенство и углубляли классовые противоречия.
Материальное положение мелких землевладельцев и ремесленников с каждым поколением ухудшалось.
В условиях натурального хозяйства фет сравнительно легко получал кредит натурой у богатого соседа, не знавшего, куда девать свой хлеб, вино, овощи и фрукты. С ростом же денежного хозяйства положение изменилось. Богатый сосед, стремясь увеличить свое богатство, давал деньги взаймы лишь под высокие проценты, требовал точной и аккуратной уплаты долга, а в противном случае захватывал участок и имущество должника, его же самого вместе с семьей продавал в рабство.
Классовая ненависть обезземеленного и обедневшего населения греческих полисов VII—VI вв. к «пожирающим дары» басилеям запечатлена в известной басне о соловье и ястребе, рассказанной в «Трудах и днях» Гесиода:
Басню теперь расскажу я царям, как они неразумны.
Вот что однажды сказал соловью пестрогласному ястреб,
Когти вонзивши в него и неся его в тучах высоких.
Жалко пищал соловей, пронзенный кривыми когтями,
Тот же властительно с речью такою к нему обратился:
«Что ты, несчастный, пишишь? Ведь намного тебя я сильнее!
Как ты ни пой, а тебя унесу я куда мне угодно,
И пообедать могу я тобой и пустить на свободу.
Разума тот не имеет, кто меряться хочет с сильнейшим:
Не победит он его,— к униженью лишь горе прибавит!»
Вот что стремительный ястреб сказал, длиннокрылая птица (Гесиод, Груды и дни, 202—212).
Гесиоду, еще не совсем порвавшему с традициями родового быта и натурального хозяйства, современная ему эпоха казалась глубоким кризисом, началом конца мира, железным веком, пришедшим на смену медному, серебряному и золотому.
Землю теперь населяют железные люди. Не будет
Им передышки ни ночью, ни днем от труда, и от горя,
И от несчастий. Заботы тяжелые боги дадут им (Там же, 176—178),—
пророчит поэт в том же произведении.
Приведенные слова Гесиода относятся к отсталой сельскохозяйственной области греческого мира — Беотии. Тем более можно себе представить, до какой степени остры в эти столетия были классовые противоречия в Малоазийской Греции, на островах и в тех частях Балканской Греции, где разложение натурального хозяйства и патриархального быта протекало значительно глубже и полнее.