Давня географія та картографія Європи

Из-за гибели почти всей финикийской литературы первыми известиями о Южной Европе и прилегающих островах мы обя­заны грекам. Как и финикийцы, греки селились у моря, и дол­го еще их познания о других странах ограничивались побе­режьем. В частности, в Италии «…сначала первооткрыватели знали только разрозненные участки берегов и считали их, иногда правильно… отдельными землями, то есть, как позднее стали говорить, островами… Подлинными предшественниками географов были античные историки, положившие начало стра­новедению, из которого и выросла описательная география — в отличие от «математической» географии, предшественника­ми которой были философы» (Г. Ниссен). И действительно, первые дошедшие до нас описания «варварских» стран Евро­пы дали историки: Геродот — Скифии, Полибий — Испании, Тацит — Британии и Германии.

Агриппа и его карта
Марк Випсаний Агриппа, не принадлежавший к римской знати, выдвинулся во время борьбы за власть Октавиана Ав­густа. Он руководил постройкой военных кораблей и базы для них (у северо-западного берега Неаполитанского залива), организовал набор 20 тыс. гребцов из отпущенных на волю рабов и в 36 г. до н. э. наголову разбил Секста Помпея у се­веро-восточного берега Сицилии. В 31 г., командуя эскадрой из 260 легких судов, он разгромил 230 тяжелых кораблей еги­петского флота Антония и царицы Клеопатры в северо-восточ­ной части Ионического моря. А в 20—19 гг. до н. э. Агриппа, фактически руководя походами в Северную Испанию, которые формально возглавлял Август, окончательно завоевал Кантабрию и Астурию — области, расположенные на обоих склонах Кантабрийских гор и населенные непокорными племе­нами кельтиберов и кельтов.
Как флотоводец, Агриппа хорошо ознакомился со всем южным побережьем Европы, с Сицилией и островами Иониче­ского моря. Как полководец, он не раз пересекал Италию, Галлию и Испанию, руководил там постройкой дорог и в воен­ное время, и с наступлением «римского мира», для поддержа­ния которого хорошие дороги были необходимы. Высоко ценя таланты своего сподвижника, Август породнился с ним — вы­дал за него замуж, когда он овдовел, свою овдовевшую дочь Юлию-старшую.
Агриппа прославился и как собиратель громадного геог­рафического материала. Более чем двадцать лет поступали к нему донесения военных разведчиков, отчеты дорожных строи­телей и землемеров, а также, по-видимому, итинерарии (путе­водители) и периплы (описания береговых плаваний). Этот материал Агриппа обрабатывал для создаваемой им первой карты империи и сопредельных с ней стран. После его смерти (12 г. до н. э.) эту работу продолжала его сестра, а довел до конца Август в последние годы своей жизни, как сам импера­тор указывал, «по решению и запискам Марка Агриппы».
Карта Агриппы не сохранилась, как и его записки (30— 12 гг. до н. э.), где даны исчисленные пути через империю — результат римских военных походов. Но по-видимому, именно эта карта сильно повлияла на позднейшие изображения Евро­пы (До нас дошла вычерченная на пергаменте в средние века неполная копия своеобразной карты, составленной по римскому итинерарию около 23Э г. В начале XVI в. аугсбургский патриций Конрад Пейтингер приобрел эту копию; отсюда ее название «Пейтингерова таблица». Карта состояла из 12 равных частей (первая часть — чертеж западной окраины империи, в том числе Британии и Испании — утеряна). Это большой пергаментный свиток длиной более б 1/2 м, а шириной около 30 см, на который нанесены береговые линии, реки, горы, названия стран, народов и городов. Единого масштаба нет ни для отдельных отрезков, ни внутри отрезков.
Морские расстояния между противолежащими берегами составителя не интересовали (для кормчих изготовлялись периплы), поэтому моря, заливы и проливы показаны на таблице, как правило, в виде «рукавов» примерно одинаковой ширины). Агриппа развернул границы античной географии, вклю­чив в нее часть Западной Европы, ранее неизвестной.
Цель карты Агриппы, по словам Плиния,— наглядный по­каз места на Земле, которое занимала империя, для прослав­ления Августа. Карта, как она представляется извлечениями из записок Агриппы у Страбона и особенно Плиния, давала кон­турное изображение империи Августа. Кроме очертаний бе­регов на нее были нанесены реки от верховьев до устья и города — в результате обмера расстояний между ними (В итинерариях давались названия станций и расстояния между ни­ми, точно измеренные в римских провинциях по милиариям (каменным дорожным столбам)) или же, если таких материалов у Агриппы не было, способом оцен­ки расспросных данных. Для того времени это был «географи­ческий источник первого ранга» (Г.Ниссен).
Однако, как на всех вообще древних картах, у Агриппы не было никакой, в сущности говоря, орографии, никакой под­линной картографической характеристики рельефа: даже такие горные цепи, как Апеннины и Альпы, которые римляне много­кратно пересекали во всех направлениях и обходили вдоль обоих склонов, изображались символическими линиями.

Страбон
Сочинения древнейших географов-страноведов, к которым (очень условно) можно отнести и авторов периплов, дошли до нас в позднейших извлечениях и пересказах, нередко тенден­циозно искаженных, как, например, путешествие Пифея у Страбона. Именно этот малоазийский грек прославился как первый специалист-страновед, автор законченной около 7 г. до н. э. монументальной «Географии» в семнадцати книгах, из коих восемь отведены описанию материковых стран и остро­вов Европы.
Только в двух описанных им странах Европы — в Греции (у Коринфского перешейка) и в Италии — Страбон сам по­бывал, хотя очень гордился размахом своих странствий: «Я сам совершил путешествия к западу от Армении вплоть до обла­стей Тиррении, лежащих против Сардинии, и на юг — от Ев-ксинского Понта до границ Эфиопии. Среди других географов, пожалуй, не найдется никого, кто бы объехал намного больше земель из упомянутых пространств, чем я… Тем не менее боль­шую часть сведений, как они, так и я, получаем по слухам…» (И, 5, §11).
Дж. Томсон отмечает, что «географию Британии Страбон чрезвычайно искажает, поскольку …отвергает все, что говорил Пифей… Ирландию он помещает где-то неопределенно к севе­ру от Британии …а Британию отодвигает далеко к югу… так что ее южная сторона получается самой длинной и… парал­лельной якобы прямому побережью Галлии (Томсон ссылается на следующие слова Страбона: «Ведь этот остров [Британия] на всем своем протяжении лежит параллельно всей Кельтике [Галлии], напротив нее…» (II, 5, § 28)). (Напротив, кар­та Агриппы показывает Бретонский выступ…)» Галлия слабо описана Страбоном: книгой Цезаря «…он пользуется небрежно и не всегда из первых рук».
Описывая Пиренейский полуостров, Страбон привлекал тогда уже несколько устаревшие данные Полибия и двух авто­ров, побывавших на рубеже Л—I вв. до н. э. в Испании, чьи труды утрачены, — Артемидора Эфесского и разносторонне­го ученого Посидония Родосского.
На Апеннинском полуострове Страбон знал по личным на­блюдениям только путь из Рима в Бриндизи, гавани Кампа­нии и берега Этрурии до мыса Популония (43° с. ш., 10° 30′ в. д.) («Под мысом находится наблюдательный пункт за ходом тунцов. Смотря вниз из города, можно издали, хотя и с трудом, различить Сардон и ближе Кирн [Сардинию и Корсику]… Гораздо лучше Кирна виден остров Эфалия [Эльба]… Я сам видел их, когда мне пришлось подниматься к Популонии…» (Страбон, V, 2, § 6). Сомнительно, чтобы он видел Сардинию, чей ближайший (и притом невысокий) пункт находится в 200 км от мыса). Однако «…Италию он описывает блестяще, исполь­зуя лучшие греческие источники — Полибия, Посидония, ран­них хронистов… для берегов — Артемидора, привлекает и ла­тинскую литературу. …Слабее, чем Италию, но гораздо лучше, чем Элладу, он описывает… Альпы, главным образом по По-либию» (Г. Ниссен).
Страбон не знает почти ничего о Северной Европе и очень мало и смутно — о Центральной. О рельефе Западной Герма­нии он имеет самое общее и не очень верное представление: «…Страна эта поднята по направлению к югу и образует гор­ную цепь, которая соединяется с Альпами и тянется на восток, составляя как бы часть Альп… Однако горные вершины в этой стране не достигают такой высоты» (VII, 1, § 3).
По Страбону, Эльба течет на север к океану «приблизи­тельно параллельно» Рейну, пересекая не меньшую террито­рию; между ними «в том же направлении» текут Эмс и Везер. Однако, хотя Страбон и писал по свежим следам римских по­ходов в Германию на рубеже нашей эры, он относит к таким параллельным рекам также Луппе — правый, широтный при­ток Рейна — и считает самостоятельной рекой Заале — левый приток Эльбы («Альбия»).
О восточной части Центральной Европы и северных странах Страбон ровно ничего не знает: «…Северные германцы насе­ляют океанское побережье. Известны, однако, только те пле­мена, что живут от устьев Рена до Альбия. Области же за Альбием близ океана нам совершенно неведомы. Действитель­но, я не знаю никого, кто бы совершил это прибрежное плава­ние в восточные области вплоть до устья Каспийского моря (Страбон считал Каспий заливом Северного океана); и римляне еще не проникали в земли за рекой Альбием; рав­ным образом и сухим путем никто не проходил туда» (VII, 2, § 4).
Почти общее мнение историко-географов: Страбон слабо описал Европу, кроме Италии. Но все без исключения призна­ют: только благодаря его «Географии» до нашего времени дошла большая часть того, что узнали о Европе к началу на шей эры греки и римляне. «Если бы не было этой работы, ос­ветить историю развития географии было бы невозможно»,— заключает даже такой в общем сердитый критик Страбона, как англичанин Дж. Томсон. А немецкий историко-географ К. Кречмер пишет о Страбоне: «…Все же благодаря этому эклектику и слепому последователю Гомера, которого он счи­тал великим географом, до нас дошли мнения многих геогра­фов, в том числе и тех, кого он поносил».

Помпоний Мела
Младшим современником Страбона был уроженец крайне­го юга Испании Помпоний Мела, писавший по-латыни; он был первым латинским географом, чья небольшая «Хорография» (Это сочинение известно также под названием «De situ orbis» (рус­ский перевод — «О положении Земли»)), законченная в 40-х годах н. э., полностью дошла до нас. Большая часть «Хорографии» отведена Европе. Описыва­ет Мела главным образом южные и западные берега материка и острова (часто дважды). У него мало нового географическо­го материала, за двумя, правда очень ценными, исключения­ми: Мела гораздо лучше, чем Страбон, знает атлантическое побережье материка и, доверяя Пифею, менее искажает его известия о Северо-Западе.
Мела дает особые названия двум частям единого Мирово­го океана, омывающим Европу: на севере ее границей являет­ся «Британский», на западе — Атлантический океан. А его гро­мадный залив — «Наше море» (Средиземное) со всеми его «проливами и расширениями» — до «большого болота… Меотиды» («У входа в Меотиду берег Азии своим контуром напоминает клин» (I. 2) — первое четкое указание на Таманский полуостров) и река Танаис являются южной и восточной граница­ми Европы.
Не выяснено, откуда Мела получил материал об атланти­ческом побережье Испании и Галлии от Гибралтара до Ла-Манша. Вряд ли он сам плавал на север; вероятнее, что он собрал сведения у мореходов из Кадиса, откуда римляне по­сылали вспомогательные суда к берегам Бискайского залива еще в 30-х годах II в. до н. э. (при покорении Галисии). Так или иначе, но Мела первый указал крайний западный вы­ступ Пиренейского полуострова и всего материка, который за­канчивается «Большим мысом» (мыс Рока, 38°47′ с ш 9°31′ з. д.).
«За рекой Анас [Гвадиана] начинается Лузитания. Снача­ла атлантическое побережье Лузитании резко выдается в мо­ре. Затем оно… отходит назад еще дальше, чем побережье Бетики. Выступающая часть побережья делится на три мыса [выступа], образующих два залива. Мыс, ближайший к реке Анас, называется Клинообразным… следующий мыс называет­ся Святым («Клинообразный» — южный выступ Португалии у Кадисского зали­ва, заканчивающийся мысом Санта-Мария (36°55’с. ш., 7°45’з. д.). «Святой» (Сагриш) — юго-западный выступ, кончающийся мысом Сан-Висенти (37° с. ш., 8°56′ з. д.)). За ним идет так называемый Большой мыс… На берегу [его] находится город Олисипо [Лиссабон] и устье реки Таг… За этими мысами начинается вогнутая часть по­бережья. Здесь… протекают реки Мунда [Мондегу] и Дурий… Далее участок берега образует прямую линию. Затем берег слегка изгибается, несколько выступая вперед, а после этого он снова отходит назад и тянется по прямой…» (III, 1).
Мела в точной последовательности, за одним исключени­ем («Лимия, которую называют рекой Забвения», в перечне Мелы поме­щена раньше, чем Миньо), перечисляет 11 рек, впадающих в океан севернее Дуэро. Южное побережье Бискайского залива, где тогда жили астуры, кантабры и баски, Мела описывает гораздо хуже. Так, через Кантабрию, по его словам, «протекает несколько рек, но выговорить названия этих… рек на нашем языке невозможно». Все-таки далее, у вершины Бискайского залива, Мела называ­ет пять рек, но устье четвертой — Атурий (Адур) он непра­вильно полагает не к северо-востоку, а к западу «от мыса, об­разуемого Пиренейским хребтом».
Ранее Мела, правильно описав три реки Нарбонской Гал­лии (в том числе Од), стекающие с северо-восточного склона хребта, к югу от которого «два [?] выступа Пиренеев образуют залив» (Реус), дает хребту такую характеристику: «Пиреней­ские горы тянутся отсюда сначала в сторону Британского океана. Затем они поворачивают в глубь Испании [Иберийские горы?] …а основной их хребет проходит непрерывной цепью через всю страну и достигает ее западного берега» (Пиренеи и Кантабрийские горы; II, 6).
Океанское побережье Галлии Мела описывает так: «Снача­ла здесь нет мысов, которые выдаются в море, но затем линия берега делает плавный поворот на запад и тянется в этом на­правлении на расстояние, почти равное длине северного берега Испании… Далее линия побережья поворачивает на север (Несколько ниже Мела указывает, что эта часть побережья начинает­ся от устья Гаронны, стекающей с Пиренейских гор. «Вообще это мелкая и на большом протяжении почти несудоходная река, только в период зим­них дождей и таяния снега она становится полноводной. Впрочем, у само­го устья она довольно глубока… По мере приближения к океану река ста­новится все шире и шире и наконец делается похожей на широкий пролив [Жиронда]…» (III, 2)) и тянется длинной прямой вплоть до берегов Рейна…» (III, 2). Следовательно, Мела совершенно не знал берегов Ла-Манша. О Британии он сам осторожно заявил: «Что за страна Брита­ния… об этом скоро мы получим более определенные и под­робные сведения. Остров этот… открыт теперь…» (III, 6). Речь идет о походе в Британию императора Клавдия в 43 г. н. э. Но Мела уже знал об Оркнейских островах: «Тридцать остро­вов, находящихся на небольшом расстоянии друг от друга, носят общее название Оркады».

Плиний Старший и Тацит
Натуралист Гай Плиний Секунд вошел в историю римской культуры как Плиний Старший — в отличие от усыновленно­го им племянника, писателя Плиния Младшего, который, в ча­стности, описал его гибель во время землетрясения Везувия (79 г. н. э.). Плиний Старший составил энциклопедический труд «Естественная история» в 37 книгах, из них четыре (III—VI) отведены описательной географии.
Занимая высокие командные должности в римской армии и на флоте, Плиний побывал во многих странах в пределах империи, в том числе в Прирейнской Германии (даже на севе­ре ее), в Галлии и Испании, однако он редко включал личные наблюдения в свои географические книги. В его распоряжении кроме литературных источников был хороший географический материал, собранный участниками походов, совершенных при Августе и его ближайших преемниках, но этот «неразборчивый компилятор» неполно и неумело использует новые данные («Плиний знает, что география должна представлять нечто большее, чем «голые названия мест», но других сведений он дает мало, к тому же беспорядочно или неопределенно» (Томсон)). И все-таки ряд ценных первых известий о неведомых европей­ских странах дошел до нас именно благодаря ему.
Публий Корнелий Тацит, биограф Агриколы и блестящий римский историк I—II в. н. э., дал в своей небольшой работе «Германия» этнографический материал непревзойденной цен­ности. Его интересовали главным образом германские племе­на, однако он описывает также прибалтийских славян («вене­дов»), предков латышей и литовцев («эстиев»), финнов и ло­парей («феннов»), то есть племена, которые жили тогда не только в Германии, но и к востоку от Одры и Вислы и на по­луостровах Северной Европы. Сообщения Тацита о Европей­ском Севере не всегда верны — ведь о нем римляне собирали сведения от посредников,— но это не фантастический, а реаль­ный мир.
На южном берегу «Свевского» (Балтийского) моря самой восточной группой германских племен были, по Тациту, готы, что подтверждают и другие античные авторы, помещавшие их в низовьях Вислы. «За ними живут, уже на море [то есть на островах] племена свионов [свеев]. У них кроме сухопутного войска есть сильный флот… На их судах два носа — спереди и сзади, так что свионы в любом положении могут высажи­ваться на берег. На судах нет парусов, а весла не прикрепля­ются к бортам… К северу от свионов лежит другое море, ленивое и почти неподвижное… Здесь — и этому можно по­верить — конец света [то есть обитаемого мира]» («Герма­ния», 44—45).
Тацит дает первую, правда очень скупую, характеристику северных германцев, свеев, и географического положения их страны, которую их потомки, шведы, и теперь называют Све­рите. (Напомним, что Скандинавия еще много веков после Тацита считалась островом.) И далее он — также впервые — говорит о Восточной Прибалтике: «Свевское море на его пра­вом берегу омывает страну эстиев… По обычаям и облику они похожи на свевов, но их язык ближе к британскому… (Теперь филологи выделяют «эстиев» в особую летто-литовскую (ина­че — балтийскую) языковую группу) Лишь изредка эстии пользуются железным оружием, чаще — дуби­нами. О своих нивах и огородах они больше заботятся [чем германцы]… Но они бороздят и море… и только они на мелях и самом берегу собирают янтарь, который они называют «глесум». …Сами эстии янтаря не употребляют, они… без об­работки доставляют его купцам и удивляются его цене…» («Германия», 45).
Тацит предупреждает, что не знает, к какой группе отнести «венедов и феннов». «Венеды много обычаев заимствовали у сарматов… Но пожалуй, правильнее причислить их к герман­цам: они строят прочные дома, носят щиты, крепконогие и легко бегают — всем этим отличаются от сарматов, которые всю жизнь проводят в повозках и на лошадях. Фенны порази­тельно дики и ужасно бедны. У них нет железного оружия, нет лошадей, нет дома. Пищей им служит зелень, одеждой — шку­ры, ложем — земля. Все надежды они возлагают на стрелы, наконечники которых, за неимением железа, они делают и» кости. Охота кормит как мужчин, так и женщин, которые по­всюду сопровождают мужчин… Для детей нет другого убежи­ща… кроме шалаша из сплетенных ветвей… Не опасаясь ни людей, ни богов, фенны достигли самого трудного — жить без желаний» («Германия», 46).

Птолемей
Александрийский грек Клавдий Птолемей (II в. н. э.) ин­тересовался в первую очередь астрономией и той наукой, ко­торую в новое время называли математической географией. В своей «Географии» он пытался построить математически точную систему: наибольшая часть его труда отведена серии таблиц по странам, где реки и мысы, города и названия наро­дов помещены на определенных градусах широты и долготы. Поверхность известного мира Птолемей разделил на 26 райо­нов; его таблицы координат покрывали все районы и, очевид­но, служили руководством для составления карт — 26 район­ных и одной сводной. Ни одна из таких карт не дошла до нас — ни в античных подлинниках, ни в средневековых копиях до эпохи Возрождения. Самые ранние из так называемых птолемеевых карт — это репродукции картографов второй по­ловины XV в., составленные по его «Географии», первые изда­ния которой тогда начали выходить в нескольких странах За­падной Европы.
Специалисты указывают, что научная форма «Географии» Птолемея обманчива: даже по римским провинциям он мог дать верные координаты лишь немногих городов и физико-географических объектов. Все остальные показаны по далеко не научным материалам — итинерариям, рассказам странствую­щих купцов — или заимствованы у сирийца Марина Тирского (главным образом для восточных стран). Но как ни плоха в глазах современных специалистов «География» Птолемея, для II в. она все же была шагом вперед: отразила «римский мир» и развитие торговли и связи между империей и другими странами.
Что касается Европы, то Птолемей удовлетворительно обо­значает речную сеть римской части материка и «горизонталь­ное членение» Южной Европы — крупные острова и три полуострова. Менее удачно показаны Птолемеем западные острова — Британия и Ирландия («Ирландию Птолемей называет Иоверниас… Первоначальная форма была, вероятно, Эверьо, откуда происходит ирландское Эриу [Эйре], грече­ское Иерна, латинское… Иберния». Д. Кенией, из сочинения которого взята эта цитата, указывает, что описание Ирландии у Птолемея самое полное и детальное в античной литературе и является древнейшим письменным источником для истории острова), а также атлантический берег Галлии. Он явно недооценивал величину выступа Бре­тани, а о полуострове Котантен совсем не знал. В результате «…общая конфигурация Галлии и отношение длины к ширине показаны наверно. Во многом его карта просто плоха» (Томсон).
Из северных стран Птолемей имеет некоторое представле­ние о Ютландии, но ни малейшего — о Скандинавском полу­острове. Правда, у него показан небольшой «остров Скан­дия», помещенный против устья Вистулы (Вислы), а между ним и Ютландией — группа совсем малых «Скандийских» островов — искаженное отражение путаных известий о Датских островах.
Римские купцы, торговавшие с народами Восточной Евро­пы, приносили смутные сведения о реках, впадающих в «Ве-недский залив Сарматского океана» (Балтийское море) вос­точнее Вислы, и о великой реке Ра (Волга), текущей в Гирканское (Каспийское) море. Восточную Европу Птолемей, как и Мела, называет «Сарматией». Птолемей довольно хоро­шо знает Дон и удовлетворительно нижнюю Волгу, причем на одном участке Ра близко подходит к Танаису. По-видимому, Птолемей слышал и о Каме: при повороте Ра на юго-запад вторая Ра впадает слева в первую. Появление Волги на гео­графической карте древнего мира и более отчетливые очерта­ния Дона показывают, что во II в. н. э. обе реки стали значительными торговыми артериями. Во всяком случае их сближающиеся низовья были уже тогда участками важного торгового пути, который связывал прикаспийские страны с черноморскими.
Птолемей плохо знает рельеф «Сарматии». В некоторых его хребтах можно опознать части Карпат, но другие нельзя отождествлять с реальными горами, особенно «Гиперборей­ские горы», которые, по Птолемею, протягиваются с запада на восток недалеко от полярного круга. За нижней Ра на «воз­рожденных» картах Птолемея показываются две текущие с се­вера реки, которые при очень большом желании можно при­нять за Яик (Урал) и Эмбу, так как они впадают в Каспий несколько южнее 50-й параллели. Но за ними, близ устья Эмбы (?), в Каспий впадает Яксарт (Сырдарья). Сам Каспий изображен в виде громадного озера почти овальной формы, вытянутого в широтном направлении. Это, конечно, шаг вперед по сравнению со Страбоном, но по существу является лишь возвратом к Геродоту.
Ряд указанных Птолемеем названий местностей и народов Европы можно уверенно отождествить с реальными географи­ческими объектами и историческими этническими группами, ряд других — с долей вероятности, а многие либо неузнавае­мо искажены, либо просто придуманы осведомителями Пто­лемея.

• ← Хід відкриття басейну Дунаю та Карпатських гір
• Велике переселення народів та його історико-географічні наслідки →