Легенда про Іхе-Богдо

Научный сотрудник никогда не расстается с малень­кой книжечкой в плотном переплете — полевым днев­ником. В нем точно, в хронологической последо­вательности записываются все наблюдения, факты, интересные мысли и предположения. И чем их больше, тем больше поле­вых дневников требуется на маршрут. Дневник так же неотде­лим от географа любого профиля, любой отрасли географиче­ских знаний, как, например, холст, кисть и краски от худож­ника. И как по картине можно судить о зрелости и таланте ху­дожника, так и полевой дневник дает объективную оценку зрелости и опыту исследователя. Недаром дневники многих известных русских и иностранных исследователей и путешест­венников издаются самостоятельно, как вполне законченный труд или произведение, часто весьма художественное. Но до­стигнуть такого совершенства в ведении дневников удается не каждому. Далеки от совершенства и дневники автора.

Впервые их пришлось заполнять в Монголии. А когда са­мостоятельная работа только начинается, то еще неопытный взгляд часто не замечает много нужного и важного. К сожале­нию, это становится очевидным лишь тогда, когда начинаешь перелистывать полевые дневники многолетней давности. И все же и на их пожелтевших страничках иногда можно встретить интересные заметки. К их числу относится и легенда об Ихэ-Богдо. Записана она, конечно, не так художественно, как мне перевели речитатив старого хурчи (хурчи — исполнитель на­родных песен, аккомпанирующий себе на монгольском народ­ном инструменте — хур). Но даже и в несовершенном изло­жении легенда заслуживает внимания.

Heт нужды повторять хорошо известную многим поэтичную бурятскую легенду о старом Байкале, красавице Ангаре и бо­гатыре Енисее, в которой природа наделена чертами людей. Оживлена природа и в легенде об Ихэ-Богдо; в ней реки, гор­ные хребты и вершины тоже очеловечены.

Долина озер в Монголии

Появление этой легенды в моей записной книжке связано с путешествием на Южно-Хангайское плато для гидрологиче­ского обследования.

Между двумя основными горными системами Монголии — Хангаем и Гобийским Алтаем расположено обширное и пу­стынное гобийское понижение, образно названное известным исследователем Центральной Азии М. В. Певцовым Долиной озер. На севере она оторочена сравнительно невысоким кру­тым уступом Южно-Хангайского плато, на юге же поднимает­ся самый высокий хребет Гобийского Алтая — Гурван-Богдо с главной вершиной Ихэ-Богдо, что означает «Великий свя­щенный». Гигантская стена хребта круто лезет вверх, она рас­членена короткими, но глубокими ущельями. Обычно в них не слышно веселого говорка воды. И лишь после редких летних ливней ущелья наполняются грохотом стремительно несущих­ся грязе-камневых потоков — селей. Быстро проходит сель, и снова погружается в дремоту Гурван-Богдо. И только ослепи­тельно сверкающие на солнце небольшие ледники и снежни­ки, венчающие вершину Ихэ-Богдо, привлекают внимание ред­кого путника. Он их видит за десятки, а при отличной видимо­сти и за сотню километров: вершина Ихэ-Богдо поднялась почти на 4 тысячи метров. И с какой бы части Южно-Хангай­ского плато ни подходить к Гурван-Богдо, вершина Ихэ-Богдо всегда кажется стоящей прямо на пути. Но прежде чем достигнешь подножия хребта, приходится пересечь бесплодные каменистые или песчаные равнины, среди которых запомина­ются солончаки и гладь нескольких, довольно значительных озер, находящихся на большом расстоянии одно от другого. В этом-то районе в поисках необычного и пролегли наши тропы летом 1949 г. Ежедневно мы замеряли скорость тече­ния и расход воды, отбирали пробы грунтов дна и воды, из­меряли ширину и глубину рек, собирали материалы для ха­рактеристики речных долин. Не оставались без внимания и многие другие факты, помогающие хотя бы в самом общем ви­де создать гидрографию Южно-Хангайского плато.

Одна из южнохангайских рек – Туин Гол…

И как иногда бывает, предчувствие увидеть нечто необыч­ное не подвело. Это «необычное» предстало перед нами в виде древней плотины, перегородившей долину реки Норин-Гол (Бурдын-Гол). Построенная в сужении долины перед выхо­дом реки из пределов Южно-Хангайского плато, плотина при­влекала внимание своей строгостью и удивительной гармо­нией с окружающей местностью, составляя с ней единое целое. Казалось, плотина воздвигнута совсем недавно, так она хоро­шо сохранилась. В далеком прошлом гидротехнические соору­жения на реках Орхон, Кобдо, Керулен и некоторых других ограничивались оросительными каналами и простейшими устройствами для подачи воды в эти каналы. Плотина на южнохангайской реке резко отличалась от всего ранее виденного, инженерное решение в данном случае указывало на до­статочно высокую строительную культуру.

Основу плотины составляло суглинистое ядро с довольно мощным каменным покрытием. За плотиной протянулась ка­менная наброска, предохранявшая русло реки и пойму от раз­мыва. Высота плотины обеспечивала подъем воды, в Норин-Голе на 7—8 метров, и при этом существовало водохранилище шириной до 250 метров. И еще деталь: по верху плотины сво­бодно могли проехать всадники, а длина плотины составляла несколько десятков метров. Нетрудно было понять, что такая плотина с честью выдерживала бешеный, столь характерный для южнохангайских рек, напор паводковых вод. В конце кон­цов им удалось проделать в теле плотины лишь узкий проход.

В странах, где орошаемое земледелие насчитывает тысяче­летия, нахождение остатков древних ирригационных и гидро­технических сооружений не представляет собой чрезвычайного происшествия, просто такие находки позволяют уточнить древ­ние границы земледелия и его культуру. Иное дело Монго­лия — родина кочевого скотоводства. Здесь древняя плотина вырисовывалась как интересная находка, при виде которой возникало множество вопросов; требовалось выяснить, когда, кем и зачем была построена плотина.

Что скажут на это местные жители? И вот машина совер­шает длительные рейсы, выискивая юрты, где гостеприимные хозяева охотно отвечали на наши вопросы о плотине. Поиски затянулись, когда, наконец, радушный хозяин одной из юрт подал надежду. Сам он ничего не мог рассказать о плотине, но послал за хурчи, которому все известно. Доставить его по­ручили молодому монголу, который быстро вышел из юрты. Вскоре раздался топот удаляющейся лошади; нам оставалось запастись терпением и ждать.

Не теряя времени, быстро поставили майхан — монголь­ская полотняная палатка, напоминающая шатер, развели ко­стер и из гостей стали хозяевами. Ожидаемого гостя решили угостить чаем, но не монгольским — с молоком и чуть соле­ным, а обычным — с лимоном, сахаром и печеньем.

Наши приготовления вызвали у монголов живой интерес и недоумение. Последнее показалось странным, ведь мы хоро­шо знали, что чай у монголов традиционен, без него не обхо­дится ни одна беседа. В конце концов, все выяснилось. Оказа­лось, что во многих южных районах Монголии летом чай пить не принято — он заменяется не менее традиционным кумы­сом, который здесь необычайно хорош.

Смеркалось… Ночь принесла с собой тишину, нарушаемую цоканьем копыт. Новости в степях разносятся быстрее ветра, и, узнав о предстоящем выступлении хурчи, население бли­жайших юрт спешило на огонек костра. Прибыл и старый хурчи, встреченный с большим почетом и уважением. После взаимных приветствий, традиционных вопросов о здоровье и пути, старик поведал удивительную легенду о Ихэ-Богдо.

Могуч и знатен разговаривающий с облаками Ихэ-Богдо, несметны и многообразны его богатства. Но не они составляли счастье Ихэ-Богдо, счастьем были многочисленные сыновья, которых так много, что жили они не только рядом с отцом, но и по ту сторону озер, в Хангае.

Долгие годы в согласии с сыновьями жил Ихэ-Богдо. И вы­ражая ему свое почтение и уважение, сыновья, жившие дале­ко, посылали к отцу на поклон своих жен. День и ночь стре­мились они к Ихэ-Богдо, принося ему бесценный в пустыне дар — воду. Но однажды между старым Ихэ-Богдо и одним из его хангайских сыновей возник спор, сын упрекал отца в жадности и пренебрежении к окружающим. Спор перешел в неприязнь, и недовольный отцом сын решил не посылать на поклон к Ихэ-Богдо свою жену, стройную красавицу Норин. Не покладая рук день и ночь работал сын, и его труд увен­чался успехом: созданная в ущелье плотина оборвала стреми­тельный бег воды, не пустила ее дальше на юг. Очень скоро образовалось озеро, и его воды дали жизнь людям. И вот тут-то случилось неожиданное — красавица Норин не захоте­ла подчиняться. Глубокой ночью, когда все безмятежно спало, она разрушила плотину и как прежде устремилась на юг, на поклон к Ихэ-Богдо. И муж ничего не мог поделать с непокор­ной женой, так и осталась плотина, как символ его бессилия.

Умолк хурчи, а очарованные слушатели еще долго сидели тихо, как бы к чему-то прислушиваясь. А затем тишину разор­вало шумное одобрение, в общем хоре благодарности звучали и наши голоса.

Постепенно слушатели или разошлись или разъехались, улеглись спать и мои спутники. А я еще долго сидел у тлеюще­го костра, еще и еще раз перебирая в памяти содержание ле­генды. Она не давала ответа на наши вопросы: когда, кто и зачем построил плотину? Зато в легенде поражала точно схва­ченная географическая обстановка — величественные верши­ны Ихэ-Богдо и устремляющиеся к хребту Гурван-Богдо хангайские реки.

Было удивительно тихо: ночную тишину не нарушал даже привычный для слуха треск сучьев, в костре горело не дерево, а сухой навоз — аргал. Несмотря на то, что позади был труд­ный день, в ту ночь спать не хотелось, тишина насторажива­ла, заставляла думать и фантазировать. За поэтичностью ле­генды хотелось видеть стремление монгольского народа к по­корению рек. Поэтому невольно вспомнилась легенда о Фар­хаде и Ширине, в которой узбекский народ воплотил много­вековую мечту об изобилии воды.

Орошаемое земледелие в Центральной Азии насчитывает не одно столетие, столетиями развивались и крупнейшие оази­сы Кашгарии и Джунгарии: Урумчи, Аксу, Карашар, Кашгар, Яркенд, Хотан и др. Каждый из них имеет свои собственные черты, настолько специфические, что, увидев их только один раз, никогда не спутаешь один оазис с другим. Есть у них и общие черты, и одна из них — достаточно высокая культура земледелия, приспособленная к местным климатическим и почвенным условиям.

В каждом оазисе можно видеть каналы, работающие уже не одну сотню лет. И за это время большинство каналов успе­ло потерять многие черты искусственных сооружений и при­обрело облик естественных водотоков, сильно извилистых, с островами и пляжами, а иногда сопровождаемых и террасами. Среди создателей этих каналов, относящихся к XVI—XVII ве­кам, был не один выходец из Средней Азии. Талантливые строители, они передавали свое искусство коренным жителям. Их потомки сохранили это искусство до наших дней, а бла­годарный народ окружил имена выходцев из Средней Азии легендами и соорудил над могилами мавзолеи. Особенно за­помнился уникальный мавзолей в Кашгаре. Гигант среди себе подобных, мавзолей является не только памятником гидро­строителю, в честь которого он создан, но и памятником уйгур­ского зодчества.

Использовались воды некоторых центральноазиатских рек и для развития животноводства, в частности в долине Тари­ма. Здесь кочевники-скотоводы выводили каналами воду в обширные плоские понижения, чтобы можно было получать богатые урожаи трав. Иногда такие каналы строились на­столько часто, что, например, ниже населенного пункта Шахъяр, где Тарим образовал сложную систему рукавов и проток, не всегда можно различить «капризы» реки и дело рук человека. А вот попытки обуздать воды Тарима для по­ливов сельскохозяйственных культур, орошения садов и вино­градников успеха не имели. Своенравная река уходила от только что построенных каналов или разрушала их. Много хлопот доставляли и другие водные артерии. При каждом сколько-нибудь значительном половодье тысячи жителей ук­репляют оградительные дамбы и головные сооружения на ка­налах. В такого рода авральных работах приходилось участ­вовать и сотрудникам нашей экспедиции. И все же, несмотря на поистине титанические усилия людей, реки ежегодно нано­сили огромный урон оросительным системам, выводя их из строя. Обуздать реки можно только изучив их повадки, чем и занимался наш гидрологический отряд. Собранные мате­риалы позволили следующим образом наметить основные эта­пы освоения и будущие контуры жизни центральноазиатских рек.

• ← Десь по сусідству
• Озера підуть у гору та під землю →