Характеристика основних наукових досягнень САДУ у вивченні природи Середньої Азії. Ботаніко-географічні дослідження
Російська
На жаль, цей запис доступний тільки на
Російська.
К сожалению, эта запись доступна только на
Російська.
For the sake of viewer convenience, the content is shown below in the alternative language. You may click the link to switch the active language.
Современное состояние глубокой и всесторонней изученности растительного покрова Средней Азии как в научном, так и в практическом отношениях является прежде всего результатом советского периода исследований. Однако нельзя не отметить важность и досоветских исследований растительности.
Бросая общий взгляд на историю изучения растительности Средней Азии, можно заметить, что вплоть до второй половины XIX в. исследования носили фрагментарный характер и редко сопровождались обобщениями географического содержания. Но именно в этот период закладываются основы последующих научных представлений (Н. Н. Муравьев, X. Пандер, А. Леманн, И. Г. Борщов, Г. С. Карелин и др.).
Более детальные и разносторонние исследования проводятся во второй половине XIX в. (П. П. Семенов-Тян-Шанский, О. А. и А. П. Федченко, А. Н. Краснов, В. Л. Комаров и др.). Результаты их открытий не только явились крупным вкладом в изучение флоры и растительности, но и способствовали резкому продвижению вперед ряда узловых вопросов биогеографии и физической географии. Отсылая интересующихся к сводным опубликованным работам А. А. Азатьяна (1960, 1966), только отметим, что наиболее характерно для этого периода — обильное накопление фактического материала и возникновение новых, прогрессивных методов познания природы — эколого-географического и эколого-генетического. Последние придали исследованиям географический характер.
Следующие страницы исследований растительности края связаны с работами экспедиций Переселенческого управления и ОЗУ (1908—1916 гг.). Ботаническая часть исследований первого возглавлялась А. Ф. Флеровым и Б. А. Федченко, второго — И. И. Спрыгиным и Б. А. Келлером. В результатах экспедиций имеется большой научный материал по характеристике растительных группировок различных районов, их состава, структуры и географического распространения. Эти материалы сопровождались хорошими геоботаническими картами, в дальнейшем требовавшими лишь детализации.
Первая сводная «Карта растительности Туркестана» была составлена еще в дореволюционный период, но опубликована только в 1926 г. Она ценна тем, что выделенные в ней растительные группировки тесно увязываются с определенными ландшафтами территории.
Несмотря на все это, дореволюционные исследования имели и существенные пробелы, в первую очередь обусловленные социально-экономическими условиями периода Прежде всего следует отметить значительную ограниченность территориального размаха ботанических работ. Вплоть до установления Советской власти большая часть внутренних пустынных и высокогорных районов края оставалась либо крайне слабо изученной, либо совсем не тронутой исследованиями. С другой стороны, ботанические исследования чаще носили флористической характер. Возникшие же в этот период обобщающие идеи о географии и генезисе растительности и флоры также формировались в процессе маршрутных пересечений территории и стали возможными только благодаря большой эрудиции и целеустремленности наиболее талантливых исследователей края.
Последовательное развитие всех аспектов географического познания растительности края на базе маршрутных и площадных исследований относится уже к советскому периоду. Ускоренное развитие основных ботанико-географических идей и представлений советских ученых связано с восприятием и критическим осмыслением богатого научного наследия прошлого.
Характерно, что до революции растительный покров Средней Азии почти целиком изучался научными силами центра. После революции сразу же возникли местные научные центры, которые определили дальнейший ход ботанических исследований в крае. Таким координирующим центром большинства ботанических работ явился Среднеазиатский университет, в институтах и кафедрах которого сразу же сгруппировалось большое число талантливых ученых и исследователей. Так как организация университета совпала с бурным развитием народного хозяйства края, перед его сотрудниками был поставлен ряд задач, связанных с исследованиями географического характера. С первых же дней организации научных работ университета его ботанические исследования являлись неотъемлемым звеном комплексных естественноисторических работ.
С географической точки зрения наиболее важным и характерным моментом является то, что ботанические исследования САГУ развивались преимущественно в геоботаническом направлении. Сама же геоботаника в университете развивалась как экологическая геоботаника. К этому привели не только общие тенденции развития теоретической мысли и творческое развитие идей дореволюционных исследователей-классиков, но и острая необходимость разработки узловых общегеографических задач народного хозяйства Средней Азии преимущественно силами ботаников, наиболее многочисленного и сильного отряда коллектива ученых университета в 20—30-е годы. Среди таких общегеографических проблем на первый план было выдвинуто комплексное изучение и освоение пустынь и высокогорий края. Ботаники САГУ всегда возглавляли разработку этой проблемы и именно благодаря их усилиям были организованы биокомплексные экспедиции.
Развитие ботанических исследований университета, особенно в более ранние годы, тесным образом связано с хозяйственно-производственными задачами по землеустройству, расширению площадей под сельскохозяйственные культуры, выявлению сырьевых ресурсов, учету кормовых фондов и др. Солидное место отводилось учету, использованию и улучшению кормовых ресурсов территории. Благодаря экологической направленности почти все изучение и освоение флоры и растительности разрабатывалось на фоне сложной природной обстановки, непрерывно изменяющейся во времени и в пространстве. Поэтому в научных изысканиях Р. И. Аболина, П. А. Баранова, Е. П. Коровина, М. Г. Попова, И. И. Гранитова и других растительный покров рассматривается как компонент природы — географическое явление, чуткий показатель характерных черт «порождающей ее среды». По меткому выражению Е. П. Коровина, развитие и распространение «растений зависит от всей совокупности факторов роста, климата и почвы, а поэтому сообщества растений как бы результатируют действие этой совокупности». Далее исследователь поясняет, что «под совокупностью нужно понимать не просто сумму факторов, а комплекс интерферирующих друг с другом материальных и энергетических агентов, имеющих определенный биологический смысл, содержание» (Е. П. Коровин, 1934 б, стр. 5—6).
В трудах сотрудников САГУ достаточно полно отразились и оригинально истолковывались почти все узловые вопросы ботанической географии Средней Азии, как состав, история формирования и развития флоры и растительности, закономерности сложения растительного покрова и его пространственной дифференциации, классификации растительности, геоботаническое районирование, динамика растительного покрова и т. д.
Изучение состава флоры Средней Азии. В ботанических исследованиях САГУ большое внимание уделялось изучению состава флоры как отдельных районов, так и всей Средней Азии. Этому вопросу особенно много публикаций было посвящено А. И. Введенским, Е. П. Коровиным, М. В. Культиасовым, М. Г. Поповым и И. И. Гранитовым. Кроме отдельных работ, группой сотрудников университета в течение 1923—34 гг. был издан капитальный труд Herbarium Florae Asiae Mediae (вместе с 23 выпусками Schedae ad Herbarium Florae Asiae Mediab), получивший высокую оценку ботанической общественности.
В 1920—30 гг. Е. П. Коровиным, М. Г. Поповым, А. И. Введенским, С. Н. Кудряшевым и другими найдены и описаны десятки новых видов и даже родов флоры.
При университете создан гербарий, содержащий в себе свыше 500 тыс. гербарных листов и почти исчерпывающе представляющий среднеазиатскую флору. Научные работы гербария продолжаются и в настоящее время и возглавляются одним из лучших знатоков флоры А. И. Введенским.
В флористических исследованиях САГУ наряду с высшим растением значительное место отводится низшим растениям (Н. Г. Запрометов, П. Н. Головин).
Флористические работы университета способствовали успешному решению многих ботанико-географических проблем, а также облегчили выявление растительных ресурсов края.
Генезис флоры и растительности. Кардинальный вопрос ботанической географии — история развития флоры и растительности нашел свою оригинальную трактовку в ряде капитальных трудов М. Г. Попова (1923, 1927, 1938, 1940), Е. П. Коровина (1935, 1947, 1958, 1962), И. И. Гранитова (1964), а также в интересном исследовании И. А. Райковой (1945), показавшей роль геоморфогенеза в формировании растительного покрова Памира.
Как известно, первым научным исследованием, широко ставившим вопрос о генезисе флоры Средней Азии, является работа А. Н. Краснова «Опыт истории развития флоры южной части Восточного Тянь-Шаня» (1888). В ней автор не только связывает флору края с таковой стран Передней Азии и Средиземноморья, но и определяет общую тенденцию смены флор Средней Азии, сопровождающуюся регрессией мезофильных и наступанием ксерофильных форм.
Создание более стройной и законченной концепции о генезисе флоры и растительности Средней Азии в советский период принадлежит М. Г. Попову. Анализируя становление и историческое развитие ряда крупных систематических групп из флоры края (например родов Cicer, Eremostahys, Zygophyllum) на фоне последовательной эволюции палеоэкологической обстановки их существования, ученый настойчиво выдвигает теорию о генезисе пустынной флоры не только Средней Азии, но и всего ксерофитного мира Северного полушария, в особенности Евразии — Старого Света. Основу этой теории составляют представления М. Г. Попова о «Древнем Средиземье», частью которого является Средняя Азия. Впервые введенное в науку автором понятие «область Древнего Средиземья» представляет собой третичную сушу, которая на материке Евразии протягивается от Гибралтарского пролива на западе до Б. Хингана на востоке и включает в себя все аридные области этого континента. Понятие Древнего Сре-диземья было обосновано настолько убедительно, что впоследствии его приняли почти все ботанико-географы страны. В последнее время (1960) Е. М. Лавренко, несколько расширяя границы, трактует его как субдоминион Голарктики.
М. Г. Попов, хотя начинает историю формирования ксерофитной флоры Древнего Средиземья с мела и палеогена,, но решающее значение придает более поздним изменениям, происходившим с конца миоцена и начала плиоцена. Раскрывая первые страницы в истории возникновения и развития пустынно-ксерофитных элементов, он впервые устанавливает древние корни средиземноморской флоры. Это: 1. Тропическая ксерофитная флора Вельвичии, основным центром формирования которой является Африка, и 2. Мезофильная флора Гинкго умеренных широт. Узловой момент концепции М. Г. Попова тот, что после образования единого Гондвано-Арктогейского материка флора Вельвичии распространяется на север и сталкивается с флорой Гинкго. В дальнейшем происходит активный процесс их глубокого взаимопроникновения. В результате на преобладающей части территории Средней Азии получает широкое развитие процесс скрещивания вышеуказанных двух различных флор и образование гибридогенных систем групп, составляющих ядро современной ксерофитной флоры края и прилегающих к ним территорий. Таким образом, при создании целостной картины развития пустынно-ксерофитных элементов и выяснении путей их последовательной смены и преобразования автор главенствующее значение придает процессам миграции в гибридизации как ведущим факторам общего эволюционного процесса. Именно в сочетании этих явлений автор видит основную линию как формо- и видообразования, так и последующего расселения флористических комплексов по территории. В последнем важное значение придается контактному географическому положению Средней Азии между «провинциями» Древнего Средиземья.
В флорогенетической концепции ученого определенный удельный вес занимают его взгляды о ботанико-географическом районировании Древнего Средиземья на основе анализа генезиса флоры и палеоэкологической обстановки. Схема районирования области Древнего Средиземья имеет следующий вид (М. Г. Попов, 1940):
I. Восточная подобласть
1. Монгольская провинция (Внутренняя Монголия». Кашкария).
2. Иранская провинция (Джунгария, Средняя Азия, Восточное Закавказье).
3. Восточноередиземноморская провинция (Палестина, Сирия, Северная Аравия, Малая Азия, Месопотамия, Армения, Западное Закавказье).
II. Западная подобласть
4. Южноевропейская провинция.
5. Североафриканская провинция.
Производя это районирование и устанавливая генетические связи указанных подобластей и провинций, М. Г. Попов решительно выступает против одного из краеугольных положений флорогенетика мировой известности А. Энглера. Последний утверждал, что систематические группы лишь западных подобластей и провинций обнаруживают явную самобытность, а что касается систематических групп восточных провинций, в частности Иранской, в состав которой входит и Средняя Азия, то они представляют собой дериваты западных флор. Вскрывая ошибочность этого, утверждения на примере флорогенетического анализа родов Eremostachys, Cicer и Zygophyllum, M. Г. Попов показывает самобытность флоры Восточного Средиземья. Ссылаясь на факты исторической геологии, ученый допускает полную возможность миграции флор не только с запада на восток, но и с востока на запад. На основании этого он определяет подобающую роль Средней Азии в расселении ксерофитной флоры.
Флорогенетическое наследство М. Г. Попова о становлении и развитии флоры Средней Азии огромно, и оно оказало решающее влияние на последующую эволюцию этой проблемы. Поэтому не случайно в литературе создалось мнение о том, что гипотезы других ученых, возникшие в последнее десятилетие,— лишь варианты взглядов М. Г. Попова (Е. П. Коровин, 1961). Причина тому — последовательное развитие главной линии фундаментального теоретического построения о становлении ксерофитного мира Евразии со все возрастающей аргументацией до логического его завершения в виде целостной научной концепции. В этом немалую услугу оказало также творческое восприятие исследователем наиболее прогрессивных обобщающих Идей ученых-классиков.
М. Г. Попов не соглашался с А. Н. Красновым о преобладающем автохтонном развитии флоры Средней Азии и выдвинул идею о решающей роли инвазии вышеназванных флор в формировании систематических групп. Однако в настоящее время есть сторонники и миграционной и автохтонной теории на происхождение и развитие ксерофитной флоры края. Так, М. М. Ильин (1937 и 1946) создал гипотезу об автохтонном происхождении флоры Древнего Средиземья. В частности, он констатирует то, что пустынная флора Средней Азии развивалась in siti по солено-водным побережьям Тетиса без каких-либо существенных генетических связей с третично-лесной флорой. И. И. Гранитов (1964), исходя из представлений о литоральном и островном происхождении флоры Древнего Средиземья, также придерживается взгляда об автохтонном характере генезиса флоры пустынь Средней Азии. М. Г. Попов придает большое значение миграциям, но не оценивает их как механическое перемещение флор, а наоборот, считает необходимым фактором, способствовавшим возникновению новых форм и усиливающим видообразования. Другим движущим фактором видообразования по М. Г. Попову является гибридизация.
Очень существен методический подход М. Г. Попова к проблеме истории флоры. Им убедительно доказано, что флора в процессе своего исторического развития постоянно находится под непосредственным и активным воздействием комплекса природных процессов и явлений. Следовательно, установленные ученым методом эколого-генетического анализа близкие исторические связи флоры и растительности Средней Азии, особенно субтропической части последней, со странами Средиземноморья и Передней Азии одновременно подчеркивают явные черты сходства в общей экологической обстановке этих территорий. Последнее обстоятельство придает исследованиям М. Г. Попова и прикладной характер, в частности, в вопросах интродукции растений.
На основе анализа истории развития флоры и среды ее существования в широком пространственном диапазоне ученый определил естественноисторическое место Средней Азии в составе Восточной подобласти ксерофитной области Медитерранис или Иранской провинции Древнего Средиземья. Как будет показано дальше, флорогенетический материал широко используется ученым также при внутреннем ботанико-географическом районировании Средней Азии.
Удачное и последовательное развитие получает концепция Древнего Средиземья, а также методика эколого-генетических исследований растительности в крупных биогеографических исследованиях Е. П. Коровина. В данном случае нас интересует прежде всего еще более конкретное и широкое освещение вопросов происхождения, развития и расселения растительности Средней Азии в свете аргументации из области палеогеографии и палеоботаники.
Е. П. Коровин стремился определить естественные ботанико-географические отношения края и его отдельных частей, исходя из специфики физико-географических условий в их историческом развитии. Широко используя последние достижения геологической науки для воссоздания экологической обстановки прошлых эпох, исследователь сам вносит немало нового в расширение геологических представлений о Средней Азии. В этом отношении большое значение имеют обнаруженные им в Ю.-В. Туркмении (Ур. Ер-Ойландуз) и в других районах остатки третичных растений и их палеоботаническая расшифровка. По убеждению Е. П. Коровина, подобные данные являются «единственным абсолютным показателем» о прошлом растительности и среды ее существования.
По обобщающим данным Е. П. Коровина (1935, 1941, 1958, 1961), основные вехи в истории происхождения современной растительности представляются в следующем виде.
В отличие от М. Г. Попова, Е. П. Коровин начало тесной преемственной связи современной растительности приурочивает к третичному периоду, когда на территории нынешней Средней Азии сталкиваются две разнородные и ранее территориально сильно разобщенные флоры: северная мезофильная лесная и южная субтропическая ксерофитная. Ксерофитный характер южной туркменской флоры показывается на примере растительных остатков Ер-Ойландуза, принадлежащих к родам Rhus семейства фисташковых, миртовых, розоцветных и протейных. Мезофильная растительность северной же части Средней Азии, по его утверждению, была представлена типичными смешанно-лиственными лесами арктотретичного типа. Присутствие среди остатков третичной мезофильной флоры—бука, гра ба, ореха, ликвидамбра и других видов — показатель относительно теплого и достаточно влажного климата.
Палеогеографическая картина олигоценового времени была такова, что большая часть равнинной Средней Азии, а также некоторые районы Памиро-Алая были заняты водами Тетиса. «Суша в олигоцене была представлена в Средней Азии областью, ныне занятой сопочной страной Казахского нагорья, горами Каратау и Чу-Илийскими, Тянь-Шанем, изолированными высотами внутри Кзыл-Кумов» (Е.П.Коровин, 1941, стр. 40). Вследствие такого распределения суши и водной поверхности в олигоцене более благоприятные, условия для расселения имела растительность северного типа, простиравшаяся на юге вплоть до Гиссарского хребта. Оказавшись в менее выгодном положении для распространения, южная субтропическая флора была очень стеснена, хотя и не была исключена «возможность заноса ее представителей с южных берегов на северные».
Изменение физико-географических условий Средней Азии после олигоцена, в связи с сокращением акватории Тетиса, сопровождалось интенсивными тектоническими движениями альпийского орогенеза и возникновением Памира, гор Дарваза, Заалайского хребта, Копет-Дага и т. д. Также освобождается из-под вод моря Ферганская котловина, Ташкентский район и др. Самое главное — устанавливается очевидная сухопутная связь между третичным — Киргизским материком севера и молодой сушей юга.
Все эти палеогеографические преобразования усложняли и арену жизни растительности. В сложении и расселении растительного покрова последующих эпох ведущее значение имели: а) все усиливающиеся черты континентальности и б) широкая инвазия на севере южного типа растительности.
В миоцене ареал третичных ксерофитов еще не заходил на север дальше хр. Каратау; последний явился как бы границей между растительностью арктотретичного типа, постепенно приобретающей черты умеренности, и южной туркменской растительностью, явно изменяющейся в сторону еще большей ксерофитизации. Дальнейшее развитие туркменской растительности привело к возникновению своеобразного растительного типа гаммады.
Усиливающийся процесс аридизации экологической обстановки особенно прогрессирует в связи с альпийским орогенезом. Аридизация сопровождается трансформацией гаммады в новый экологический тип—фриганы. Вместе с тем, ареал этого типа расширяется за счет опустыненных пространств Ц. Казахстана. В этот период уже устанавливается четкое различие в экологической обстановке северных и южных пустынь.
В специальном исследовании (1935) Е. П. Коровин утвердил мнение о том, что северные пустыни (а также горы) Средней Азии в отличие от южных как по составу флоры, так и по характеру растительности и экологического облика еще с третичного времени обнаруживали много черт сходства с Центральной Азией; южные же горы имели более близкие связи со странами Передней Азии. Эта мысль развивается в ряде последующих работ.
Развитие растительного покрова Тянь-Шаня и других гор происходит как за счет местных трансформаций, так и за счет мигрантов из других горных областей. В возникновении субнивальной растительности в эпоху оледенения также имело место сопряженное развитие процессов автохтонного формообразования и инвазии.
Послеледниковый период сопровождался более широким развитием мезофильной растительности (лесов и лугов) под большим влиянием северных широт, и в равнинной части усиливающиеся черты опустынивания привели к возникновению и большому территориальному размаху псаммофильной растительности пустынь.
Последующие этапы формирования растительного покрова края характеризовались еще большей аридизацией экологической обстановки и в связи с этим широким господством ксерофитних сообществ.
Изменение же мезофильной растительности происходит по линии ее явной регрессии. Одним из доказательств общей регрессии мезофильных формаций является возникновение и широкое распространение дерновинно-злаковых степей, определяющих основной фон современных растительных ландшафтов на обширных территориях гор.
Усиление аридизации в горной части края сказалось в том, что в южных цепях Тянь-Шаня, а также в ряде хребтов Памиро-Алая широкое распространение получили арчовые леса и заросли ксерофитных кустарников.
Общая тенденция прогрессирующей аридизации и как результат этого процесса широкое развитие горно-степных и других ксерофитных группировок взамен типичных мезофильных является как бы унаследованной, так как явно обнаруживается и на современном этапе эволюции растительного покрова края.
Таким образом, в концепции Е. П. Коровина с географической точки зрения наиболее существенными моментами являются: 1. Развитие взгляда М. Г. Попова об истоках происхождения современной растительности. 2. Установление времени происхождения основных типов растительности, особенно аридных. 3. Определение основных генетических элементов растительного покрова и выяснение их экологического склада. 4. Более четкое выявление основной линии последовательной эволюции в развитии растительного покрова Средней Азии. 5. Создание идеи о том, что современная дифференциация пустынь Средней Азии на северные и южные подзоны по комплексу экологических черт растительности и географической обстановки является унаследованной с прошлых геологических эпох. 6. Выявление роли горообразовательных процессов в развитии и расселении флоры. 7. Установление современной тенденции (ксерофитизации) в эволюции растительного покрова. 8. Дополнительная мотивировка взглядов предшественников (И. Г. Борщова, А. Н. Краснова и др.) о решающей роли ксерофитного флорообразования в формировании растительных формаций и гор края и т. д.
Закономерности современной дифференциации растительности. Исследования университета играли решающую роль в формировании современных представлений по ведущей проблеме геоботаники Средней Азии — выявления закономерностей географического распространения и определения структуры растительного покрова. Ей посвящено много публикаций, среди которых ведущее положение занимают труды Р. И. Аболина, Е. П. Коровина и М. Г. Попова.
Изучение территориальных дифференциаций растительного мира связано прежде всего с определением зонального положения растительности Средней Азии, выявлением характера пространственных изменений растительного покрова на равнине и в горах.
В истории развития взглядов о распределении растительного покрова края довольно заметно обособляется два зтапа. Вплоть до 30- х годов исследователи растительности пытались найти черты сходства зонально-поясного расчленения Средней Азии с таковыми только умеренного пояса Евразии. Это привело к определенному затушевыванию ряда важнейших черт Средней Азии, обусловленных контактным положением последней в пределах умеренного и субтропического поясов, влиянием флор различного генезиса, а также местными природными условиями. Однако глубокое изучение истории развития растительности и среды ее существования и научный анализ современных физико-географических условий все ярче обнаруживал своеобразие зонально-поясных явлений в крае. Если северная часть края в общем-то отражает зональное изменение растительного покрова, характерное для умеренных широт, то в южных частях обнаружены существенные отличия.
Сталкиваясь с новыми фактами, исследователи попытались объяснить своеобразие растительного покрова южной части края со спецификой современной экологической обстановки. В этом выдающаяся роль принадлежит Р. И. Аболину (1929), доказавшему заметное различие Средней Азии в ее северной и южной частях по комплексу природных черт, в первую очередь, по гидротермическому режиму — важному экологическому фактору. С именем этого исследователя связано определение второй важнейшей закономерности в распределении растительности Средней Азии — закономерности регионального распределения, основанной на выявлении местных особенностей природных факторов — климата, почв и др.
Идея региональных воздействий несколько позже в отношении почв была удачно развита И. П. Герасимовым (1933), а в комплексном естественноисторическом плане получила развернутую мотивировку в исследовании Е. П. Коровина и А. Н. Розанова (1938). Последние доказали принадлежность южной части Средней Азии к субтропическому поясу, а не к умеренному, как это предполагалось раньше. При этом южная часть края, по их данным, входит в состав субтропического пояса как континентальный вариант сухих субтропиков.
Это утверждение помогло выявить специфические черты растительного покрова южной половины края —«Среднеазиатской провинции». Последняя по флористическим и-геоботаническим признакам похожа на страны Средиземноморья и Передней Азии.
Исследования Р. И. Аболина и Е. П. Коровина убедительно показали, что указанные различия не замыкаются на равнине, а сохраняются и в горной части. Однако различие северных и южных гор несколько смягчается под влиянием закономерностей вертикальной дифференциации растительности. В целом в работах сотрудников университета региональный принцип не противопоставляется зональному, а наоборот, рассматривается как явление конкретизирующее внутризональные различия в распределении растительности.
Дальнейшее расчленение растительного покрова уже проводится раздельно для равнинной и горной частей. Согласно данным вышеназванных исследователей наиболее существенная черта равнинной части края — аридный режим. Решающее влияние его на растительность проявляется не только в прямом воздействии климатических факторов, но и через влияние аридности на рельеф, процессы выветривания и почвообразования.
Е. П. Коровин (1934, 1934а, 1935, 1958, 1962) неопровержимо доказал, что в основе поширотных изменений растительности пустынь лежат фациальные (провинциальные) различия аридного режима, тогда как во внутри-фациальной дифференциации на первый план выдвигаются: субстрат, условия рельефа и тесно связанные с ними геохимические процессы.
Идея о большом значении субстрата в дифференциации растительности пустынь имеет давнюю историю. Первые и вполне конкретные указания по данному вопросу встречаются в работах И. Борщова (1865) и А. Н. Краснова (1888); в советский период эта идея наиболее мотивирована М. Г. Поповым (1923, 1924, 1925, 1925а) и Е. П. Коровиным.
Кстати сказать, М. Г. Попов развивает мысль о том, что и «комплексы нагорной флоры поддаются естественному расчленению по тому же признаку». Однако последняя мысль не раскрывается автором в его последующих публикациях.
С географической точки зрения интересны взгляды ученых университета о северном геоботаническом рубеже пустынной зоны. История развития этих представлений приведена нами при характеристике результатов Бетпакдалинских экспедиций. Здесь же хотелось отметить, что установленная ботаниками университета северная граница пустынь отражает современный взгляд большинства географов по данному вопросу.
Высотная поясность растительности. Плодотворное развитие получил в САГУ один из узловых вопросов ботанической географии Средней Азии — вопрос о высотной поясности растительности. Закономерная смена растительности и всего природного комплекса с увеличением высоты местности привлекает внимание почти всех геоботаников САГУ, но наиболее последовательное истолкование получила она в трудах М. Г. Попова (1922, 1925, 1928, 1929, 1941), Е. П. Коровина (1924, 1934, 1958, 1962), Р. И. Аболина (1929, 1950), М. В. Культиасова (1927).
Обзор достижений ботанической науки о высотной поясности в Средней Азии приведен в опубликованной работе К. 3. Закирова (1947). Последним дается критико-сопоставительный анализ почти всех поясных схем, возникших с середины XIX в., т. е. начиная со схем Шренка (1880—1882) и П. П. Семенова-Тян-Шанского (1856— 1857) и кончая схемами 40- х годов нашего столетия. Работа К. 3. Закирова особенно интересна тем, что анализ и оценка всех предыдущих схем дается им в географическом аспекте и в связи со стремлением автора создать универсальную четырехступенчатую схему высотных поясов (чуль, адыр, тау, яйлау). Однако автор больше внимания уделяет терминологии и поэтому характеристика эволюции взглядов о структуре высотных поясов не доводится до логического конца.
К большим достижениям ботаников университета следует отнести их утверждение, что внутризональные (фациальные) изменения природных условий в определенной степени отражаются на характере высотной поясности в северных и южных частях гор края. К такому важному обобщению привела многолетняя работа ботаников САГУ по выяснению структуры поясной схемы растительности в различных частях гор, сопоставление их между собой, а также открытие новых типов растительности и отыскание их места в ряду высотных поясов.
Характерно, что в основу представлений большинства ученых университета легло признание превалирующей роли климатических закономерностей в повысотном распространении растительного покрова. Этой идеей проникнуты работы Р. И. Аболина (1929, 1929а, 19296, 1930). Ученый пришел к выводу о глубокой специфике высотных растительных поясов в разных регионах края. Как писал Е. П. Коровин: «Исследования Р. И. Аболина показали, что, во-первых, изменение растительности в горах Средней Азии проходит не обязательно в порядке зональной смены, как утверждали предшественники, опиравшиеся на общий зонально-поясной закон; во-вторых, более полное проявление этого закона констатируется в Тянь-Шане, тогда как Памиро-Алай существенно от него отклоняется; в-третьих, что вообще проявление этого закона зависит от совокупности условий, в частности, в Средней Азии от гидрорежима» (1962, стр. 333).
Много нового внесено по высотной поясности растительности М. Г. Поповым, что изложено в его интересных работах «Растительные высотные пояса в горах Средней Азии» и «Дикие плодовые деревья Средней Азии». В первой он доказывает, что спектры растительных поясов в горах на севере и на юге Средней Азии заметно отличаются друг от друга. Главную причину этого отличия М. Г. Попов видит в том, что в южных горах, в связи с большой континентальностью климата и других факторов, количество осадков почти не превышает оптимального количества для произрастания растений горных степей. Анализируя составленную им же схему взаимоотношений между осадками и высотой местности в северных и южных горах, автор приходит к заключению о том, что в южных горах широкое развитие получают пояса горной «полупустыни и полустепи», часто, но не везде выражен пояс обычной горной степи, который непосредственно переходит в субальпийскую степь, а лесной пояс выражен очень нечетко. В отличие от южных, в северных горах наибольшее развитие получает пояс степи, довольно хорошо выражен лесной пояс, «пояса полустепи и полупустыни сильно редуцированы».
М. Г. Попов, по-видимому, первый из советских ботаников вплотную подошел к вопросу выделения типов растительных поясов на примере гор Средней Азии. Доказав своеобразную структуру высотных поясов в южных и северных горах, он даже приходит к выводу о том, что «наружный и Центральный Тянь-Шань имеют тип поясности промежуточный между типичными южными и типичными же северными горами» (Избр. соч., стр. 277). Основные отличия промежуточного типа от северного и южного он видит в том, что в нем прекрасно выражен степной пояс, где степная растительность достигает пышного развития; вовсе отсутствует (наружный Тянь-Шань) или же выражен пятнами (Ц. Тянь-Шань) лесной пояс.
Е. П. Коровин, определяя состояние этого вопроса в начале 20- х годов, писал, что «если для северных областей Туркестана ботанико-географическая литература рисует схематическую, но верную зональную картину, то для южного Туркестана таковая или противоречива, или неясна» (1924, стр. 19). Поэтому он стремится в первую очередь выявить черты сходств и различий высотных растительных поясов между северными и южными горами. Так, на основе подробного исследования смен высотных поясов и составляющих их растительных сообществ в долине р. Ангрена он приходит к важному заключению о том, что в отношении структуры высотных поясов 3. Тянь-Шань существенно отличается от других частей Тянь-Шаня и находит общие черты сходства с южными горами, в частности с Копет-Дагом (1924).
Однако несколько позже, Е. П. Коровин в своей работе «Растительность Средней Азии и Южного Казахстана» (1934), увлекшись критикой концепции Р. И. Аболина о высотных поясах Средней Азии, вопреки ожиданию говорит: «… пояса в обычном понимании этого слова, именно ботанические пояса, как изображение зональных явлений, Е горах Средней Азии отсутствуют» (1934, стр. 256). Поэтому он не выделяет высотные растительные пояса. Но, описывая растительность снизу вверх по выделенным им же экологическим типам, как «пустыня», «горная полупустыня», «горные степи», «луга и сазы», «гляциальная растительность», указывает на существование в пределах края определенной высотно-поясной закономерности в дифференциации растительности и всего природного комплекса. Более того, в приложенной экспликации растительности Средней Азии, автор дает и раздел «поясные явления», в которых выделяет пять геоботанических групп, последовательно сменяющих друг друга по высоте. Притом в каждой поясной группе он выделяет «северные» и «южные» типы и специальную категорию —«инверсионные типы» (высокогорные степи и пустыни).
В комплексном естественноисторическом исследовании Е. П. Коровина и А. Н. Розанова (1938) в пределах Средней Азии устанавливается три обобщенных природных пояса по климатическим названиям: аридный, субаридный и гумидный. Здесь убедительно мотивируется утверждение, что поясность в северных и южных горах строится по-разному — по двум планам — и зависит от положения гор в провинции.
Таким образом, идея о двух типах поясности в горах Средней Азии, высказанная М. Г. Поповым еще в 1929 г., подтвердилась в труде Е. П. Коровина и А. Н. Розанова.
М. В. Культиасов (3. Тянь-Шань, 1927), М. М. Советкина (Ц. Тянь-Шань, 1930), И. А. Райкова (Памир, 1925, 1930, 1936, 1944) на примере различных районов доказали, что формы проявления структуры высотных растительных поясов весьма разнообразны и обусловлены действием азональных факторов.
Следует отметить, что в установлении самобытности вертикального ряда поясов растительности отдельно взятых горных районов и выявлении их главнейших различий от таких же горных территорий очень часто первостепенное значение придавалось характеру самой нижней (начальной) ступени высотной геоботанической лестницы, так как особенности высших ступеней развертываются на фоне первого звена высотной поясности. В этом отношении, несомненно, положительную роль сыграло выделение М. Г. Поповым (в 1925 г.) в особый тип «глинистой пустыни с эфемерами». Этот тип распространен на лёссовых равнинах южной части Средней Азии и характеризуется отсутствием устойчивых неэфемеровых форм, в частности поолыни. «Глинистую пустыню» М. Г. Попов, позже М. В. Культиасов (1927), выделил в особую «зону эфемерной растительности», которая, начиная с 3. Тянь-Шаня, на юге Средней Азии замещает полынно-пустынный пояс северных гор. Зона эфемеровой растительности сверху сменяется «зоной разнотравной сухой степи».
Как видно, в основе представлений ученых САГУ о высотных поясах растительности лежало географическое понимание закономерности. Специфика структуры высотных поясов в различных частях гор Средней Азии объясняется прежде всего регионально-фациальным характером проявления дифференциации растительности и условий ее местообитания. Нарушают эту картину высотно-зональной закономерности резко выраженная контрастность экспозиции (М. Г. Попов и М. М. Советкина), отсутствие более или менее горизонтальных поверхностей на склонах гор, слабая выраженность ступенчатого строения (ярусов) горных сооружений, интенсивность эрозионных процессов (Е. П. Коровин), пестрота субстрата (М. В. Культиасов), горные инверсии температуры и осадков (М. М. Советкина, И. А. Райкова) и др.
Вопросы типологии растительности. В исследованиях университета классификация растительности выступает как ведущий метод познания ботанико-географических особенностей. Поэтому она затрагивается почти во всех крупных обобщающих и региональных геоботанических работах.
Критико-сопоставительный анализ основных взглядов по данной проблеме в свете уже сложившихся теоретических основ классификации растительности осуществлен в специальной работе Е. П. Коровина и Е. Е. Коротковой (1946). Разбирая состояние концепций о высших таксономических рангах классификации растительности как вообще, так и конкретно на материалах Средней Азии, авторы выступают с новой системой взглядов. До появления их работы в литературе утвердился экологический метод установления типов растительности. Этот метод разрабатывался в двух направлениях: чисто экологическом и эколого-физиономическом.
В первом на передний план выдвигается изучение экологической обстановки, экологического облика и особенностей растительности. Во втором центр внимания падает на изучение самого растительного покрова, его состава, структуры и адаптивных признаков. Е. П. Коровин и Е. Е. Короткова, отмечая положительную роль первого направления в развитии представлений о типологии растительности, указывают и на его недостатки: «1. В этом случае исследователь подменяет признаки объекта классификации признаками ему не принадлежащими. 2. Не во всех случаях можно поручиться за правильную оценку местообитания и его факторов, наконец 3. Не всегда сходство или различие условий существования является причиной различия растительности» (стр. 4).
Преимущество второго метода — в нем учитываются признаки, присущие самой растительности, но мотивируются они экологически. Однако и этот метод бессилен раскрыть естественные взаимоотношения внутри растительного покрова, показать генетические связи между растительными комплексами и динамику развития последних.
В исследованиях университета нашли свое отражение оба направления. Экологический метод, в его чистом виде применяется в сводных трудах Р. И. Аболина. Он устанавливает типы растительности в соответствии с зональной дифференциацией растительного покрова и других компонентов природы.
Эколого-физиономический метод развивается в работах М. В. Культиасова, М. Г. Попова, И. И. Гранитова и в более ранних работах Е. П. Коровина. В этих исследованиях при установлении типов, наряду с распределением растительности, уделяется внимание характеру самого растительного покрова.
Указывая на ограниченность обеих модификаций экологического метода, Е. П. Коровин и Е. Е. Короткова выдвигают весьма плодотворную идею о том, что при разработке вопросов типологии растительности наряду с эколого-морфологическими критериями следует использовать исторический принцип. Этот принцип требует сопряженного изучения процессов формообразования и изменения растительных сообществ на фоне эволюции физико-географической среды.
В интерпретации Е. П. Коровина и Е. Е. Коротковой тип растительности — особая эколого-генетическая ступень в истории развития растительности, сочетающая в себе флористический состав, структуру и экологические черты растительного покрова. Тип растительности — динамическая система, непрерывно варьирующаяся во времени. Именно в этом заключается, на наш взгляд, суть их концепции, глубоко проникнутой идеей эволюционизма.
Каждый тип растительности обладает определенными чертами самобытности, обусловленной комплексом причин, среди которых «играет существенную роль характер дифференциации современной арены жизни, пройденные исторические пути, их географическая изолированность и, наконец, пространственная протяженность условий, характерных для существования типов» (стр. 16). Исходя из этих теоретических предпосылок, авторы предлагают классификационную схему растительности Средней Азии, состоящую из четырех экологических групп типов, объединяющих 16 типов растительности.
Группа аридных типов:
1. Тип эфемеров
2. » кустарников псаммофитов
3. » полукустарников ксерофитов
4. » галофитов
Группа субаридных типов:
5. Тип дерновинистых степей
6. Тип степей-саванн
7. » фриганы, или нагорные ксерофиты Группа гумидных типов:
8. Тип тугаев
9. » лугово-бологный
10. » субальпийских лугов
11. » арчовников
12. » листопадных кустарников и лесов
13. » тайги
Группа субнивальных типов:
14. Тип альпийских лугов
15. » горных тундр
16. » криофитов
Большую убедительность придает этой схеме и ее теоретическому обоснованию анализ формирования всех типов в широком эколого-генетическом аспекте. Значение этой схемы для сравнительно-географического изучения и оценки территории не вызывает сомнений.
Данная концепция несколько видоизменяется в более поздних работах Е. П. Коровина (1949, 1958, 1961). С включением петрофильных и гидрофильных групп общее число типов доводится до 21.
Приведенный обзор ботанико-географических исследований показывает, что Среднеазиатский университет, благодаря наличию в его составе ряда крупных представителей советских ботаников, играл решающую роль в познании флоры и растительности края. Выявляется широкий диапазон научных интересов ботаников университета и все усиливающаяся их склонность к теоретическим обобщениям. Трудно найти проблемы, связанные с флорой и растительностью . края, в той или иной степени не затрагивающиеся в их трудах. При этом, что особенно важно, благодаря экологическому направлению исследований, основные вопросы научного познания растительности и флоры разрабатываются в географическом аспекте.
В обзоре нами преднамеренно не освещались вопросы геоботанического районирования. На них мы остановимся в разделе, посвященном в целом природному районированию.