Место под Солнцем

Отказав в славянской принадлежности неврам, а также в раннюю пору венедам и спорам, мы поставили себя в крайне тяжелое положение в вопросе о происхождении славян. На этнической карте Восточной Европы для них буквально не осталось свободного места. Нижнее Повис­ленье и Понеманье отпадают, так как славяне не были зна­комы с морем, более южные области отпадают тоже, по­тому что там обитали невры, которые, как мы попытались показать выше, были, возможно, кельтами или кем угодно, но только не славянами. В Карпатах и по Дунаю жили, по единодушному свидетельству письменных источников, различные иллиро-фракийские племена — геты и даки; Северное Причерноморье занимали ираноязычные скифы. Верхнее, а отчасти и Среднее Поднепровье и прилегаю­щую к нему часть бассейна Оки заселяли летто-литовские (прибалтийские) племена, еще более северные и восточ­ные области — финно-угры, предки позднейших каре­лов, эстонцев, чуди, мордвы, мари и других родственных им народов.

Ввиду этого, а также и вследствие отсутствия в ранних письменных источниках прямых сведений о славянах в XVIII в. немецкими учеными была выдвинута версия об азиатском происхождении славян, которые якобы по­явились в Европе лишь в середине I тыс. н. э., придя сюда вместе с гуннами, аварами и тюркоязычными бол­гарскими племенами.

Однако после выхода в свет капитального труда П. И. Шафарика, убедительно доказавшего, что славяне являются одним из коренных европейских, по выражению автора «домашних», народов, эта версия никем уже всерьез больше не обсуждалась.

Но если славяне — европейцы, то где же все-таки их прародина? Ответ на этот вопрос в наши дни значительная часть ученых пытается найти в недрах так называе­мых лужицкой, поморской, пшеворской, зарубинецкой и Черняховской археологических культур, сменявших друг друга в период с третьей четверти II тыс. до н. э. до се­редины I тыс. н. э. на огромном пространстве от Балтий­ского моря до Черного и от средней Эльбы до верховьев Северского Донца.

Лужицкая культура существовала в бассейнах Вислы и Одера в последней четверти II тыс. — первой поло­вине I тыс. до н. э. Это одна из наиболее ярких средне­европейских культур эпохи поздней бронзы и раннего железа. На севере границы ее простирались до Балтий­ского моря, на западе — до верховьев реки Эльбы, на востоке достигали бассейнов Припяти и Днестра, на юге приближа­лись к Дунаю. Лужицкие племена вели оседлый образ жиз­ни, занимались земледелием и скотоводством, умели изго­товлять металлические орудия, были знакомы с прядением, ткачеством, керамическим производством. Лужицкая ке­рамика, сделанная от руки, отличается большим разно­образием форм и тщательностью выделки. Значительная часть ее снабжена небольшими ручками-ушками и разного рода налепными украшениями: выступами, шишечками и т. п. Наружная поверхность сосудов иногда покрыта ло­щением и украшена нарядным нарезным и налепным ор­наментом. Господствующий обряд захоронения — трупо­сожжение.

В первый период своего существования лужицкие пле­мена жили в неукрепленных поселениях, но позднее, в I тыс. до н. э., начали обносить свои поселки валами и рвами. Это последнее обстоятельство, по мнению польских и чешских археологов, было вызвано участившимися на­падениями скифских, кельтских и поморских племен, в борьбе с которыми лужицкая культура в конце концов и погибла.

Роль главных ее могильщиков подавляющее боль­шинство ученых отводят носителям агрессивной помор­ской культуры или, иначе, культуры «лицевых урн» и ящичных погребений, которая, возникнув в VIII в. до н. э. в низовьях Вислы и на Кашубской возвышенности, постепенно к III в. до н. э. распространилась почти на всю область прежней Лужицы.

Основой развития поморской культуры послужила, по мнению М. И. Артамонова, «торговля янтарем, этим золотом Балтики, очень рано вызвавшим интерес древ­них цивилизаций Средиземноморья».

Поморцы жили в неукрепленных поселениях, в назем­ных постройках столбовой конструкции и в полуземлян­ках. Лепная посуда их черного и красного цвета украшена елочным узором, пальцевыми защепами, налепными ва­ликами, идущими по плечикам сосудов, выступами и ямочками. Подавляющая часть захоронений — грунто­вые могильники без каких-либо наружных следов, лишь в Гданьском Поморье захоронения скрыты под курган­ными насыпями. Обряд захоронения — трупосожжение; остатки костей ссыпаны в сосуды или в особые урны, частью с лицевыми изображениями или в виде домиков (лицевые и домковые урны). В южных районах урны обычно прикрыты сверху большим сосудом, получившим название клёша (подклёшевые погребения).

По характеру захоронений и отчасти по керамиче­скому материалу поморская культура безоговорочно увя­зывается всеми исследователями, с одной стороны, с лу­жицкой культурой, где имелась давняя традиция урно­вых захоронений, а с другой — с восточнопрусско-литов­ской культурой каменных курганов.

Из синтеза древней лужицкой и поморской культур во II в. до н. э. на большей части территории нынешней Польши, исключая Поморье, возникает новая пшевор­ская культура, просуществовавшая до начала V в. н. э. Поселения пшеворцев имеют довольно внушительные размеры и лишены защитных укреплений. Подобно лу­жицким постройкам, основу жилища пшеворцев состав­ляла столбовая конструкция с плетневыми глинобитными стенами и глинобитной печью. Изредка встречаются прямоугольные землянки.

Пшеворская глиняная посуда на первом этапе мало отличалась от позднелужицкой и поморской подколпач-ной керамики. На последующих этапах развития у пше­ворцев появляется гончарный круг и вырабатываются свои специфические формы керамики, в том числе и той, которая по-прежнему продолжала изготовляться от руки. Типичными для лепных пшеворских керамических изде­лий являются невысокие острореберные горшки со срав­нительно узким дном, широким горлом и слабо отогнутым венчиком, иногда с примитивной орнаментацией. В от­личие от лепной посуды, кружальная керамика — горшки, кувшины, широкие миски с ручками — имела тщательно залощенную поверхность и нередко украшалась геометри­ческим орнаментом.

Главное отличие пшеворских захоронений от лужиц­ких и поморских подколпачных заключается в том, что остатки трупосожжения ссыпались здесь не в урну, а в могильную яму. Кроме того, в пшеворских могиль­никах встречается значительное количество металличе­ских изделий, главным образом предметов вооружения: обоюдоострые мечи, топорики, наконечники стрел и ко­пий, шпоры, металлические детали щитов (бляхи, ру­коятки) и т. д.

Синхронно с пшеворской культурой в районе нашего Полесья, правобережья Припяти и среднего Днепра со II в. до н. э. и по II в. н. э. была распространена зару­бинецкая культура, которая по керамике и ряду других признаков также тесно увязывается с поморской куль­турой.

Зарубинецкие древности представлены небольшими поселениями, расположенными по берегам рек, иногда на возвышенных местах, и полями погребений с урно­выми захоронениями. Основные формы керамики — горшки со вздутым туловом, острореберные миски и кубки с ручками, — а также застежки (фибулы) обнаруживают сходство с соответствующими памятниками поморской культуры, особенно в ее южном подклёшевом варианте.

На пространстве от Карпатских гор на западе до пра­вых притоков Северского Донца на востоке и от среднего течения Днепра — на севере, до берегов Черного моря — на юге в III—IV вв. н. э. существовала еще одна близкая описанным выше археологическая культура — черняховская.

Для нее характерны открытые, неукрепленные селища оседлых земледельцев и грунтовые могильники, в кото­рые помещали или трупы или урны с остатками трупо­сожжения; керамическая посуда, изготовленная преиму­щественно на кругу, высокого качества и удивительно единообразная, во многом напоминающая по форме пшеворскую. Она серого цвета, сделана из хорошо отмучен­ного теста и имеет залощенную поверхность. Формы сосудов резко профилированные с высокими крутыми плечиками и острым изломом в середине туловища. Дно, особенно у мисок, резко заужено и поднято на вы­соком поддоне. Орнамент сдержанный, геометрических форм.

Карта распространения лужицкой и поморской культур…

Карта распространения пшеворской культуры…

Все поименованные культуры принято связывать со славянами, во-первых, потому, что в последующие вре­мена земли, на которых эти культуры были распростра­нены, принадлежали славянам. «Великий народ. . . ве­неды жили в бассейне Вислы между Балтийским морем и Карпатами по меньшей мере до VI в. н. э. . . следовательно, памятники первой половины I тыс. н. э., найденные в этой области, могут и даже должны в первую очередь отно­ситься к венедам», — читаем у М. И. Артамонова. «Нельзя сейчас привести исчерпывающие археологические обоснования и того, что зарубинецкие племена были сла­вянами, — отмечает другой видный советский археолог П. Н. Третьяков. — Но кем другим они могли быть? Они обитали в лесостепи правобережного Поднепровья, по всему течению Припяти, позднее они распространи­лись в поречье Десны и Сожа. Другими словами, в преде­лах Восточно-Европейской равнины это население зани­мало область, которая в последующее время являлась основной частью восточнославянских, древнерусских зе­мель. . .»

Во-вторых, археологи ссылаются на сходство погре­бального обряда (трупосожжение в различных его вариан­тах) у славян и племен лужицкой, поморской, пшеворской, зарубинецкой и Черняховской культур и на этом основа­нии видят в них также славян.

Нетрудно заметить, что оба указанных доказательства основаны на шаткой методологической базе. В первом случае нарушен элементарный логический закон: после этого еще не значит вследствие этого, а во втором в ка­честве доказательства используется элемент материаль­ной культуры, который является отражением идеологии и не относится к числу основополагающих факторов фор­мирования этноса. Истории известно немало случаев, когда родственные племена придерживались различных религиозных воззрений и соответственно по-разному хо­ронили своих умерших.

На сегодня по существу еще не найдена та основа, которая позволила бы с уверенностью определить этни­ческую принадлежность открываемых археологами куль­тур. Предпочтение в этом отношении, кажется, следует отдать керамике — своего рода «визитной карточке» на­родов прошлых времен.

Карта распространения черняховской культуры…

Славянская керамика хорошо известна. Ее основные отличительные черты: мягкость линий форм и переходов от тулова к шейке и далее к венчику, отсутствие ручек и вообще каких-либо внешних налепов и сдержанный орна­мент, состоящий из параллельных волнообразных линий, наносимых преимущественно на верхней части сосуда по всей его окружности, — устойчиво сохраняются вот уже на протяжении почти полутора тысяч лет.

Керамика же всех вышеупомянутых культур — лу­жицкой, поморской, пшеворской, зарубинецкой и черня­ховской — приземистая, угловатая (поверхность сосудов часто бывает покрыта лощением) и украшенная рельеф­ными налепами в виде различного рода желобов, валиков, выступов, ямочек, двусторонних пальцевых защепов и т. п. или геометрическим орнаментом, выполненным в форме елочек и инкрустированным белой пастой.

Не укладывается в рамки славянской культурной схемы и военный инвентарь, находимый в могильниках названных культур: длинные железные мечи, детали боевых щитов, части конских удил (псалии) и т. п. Даже в середине VI в. н. э., т. е. спустя почти полтора столетия после того, как последняя из этих культур — черняховская — сошла со страниц истории, славяне, по описанию Маврикия Стратега, имели на вооружении одни лишь короткие копья-дротики и в редких случаях плетеные щиты-заслоны, которые из-за их тяжести и громоздкости почти невозможно было передвигать с места на место. Неизвестна была славянам той поры, кажется, и верхо­вая езда.

Формы керамики Центральной и Восточной Европы…

Противоречит отождествлению со славянами и кранио­логический материал, сохранившийся в небольшом коли­честве лишь от Черняховской культуры, которая десять-пятнадцать лет тому назад считалась едва ли не основной славянской культурой.

В связи со всем сказанным нам представляется более обоснованной позиция археолога В. В. Седова, который, опираясь на особенности керамики рассмотренных выше культур, видит в носителях некоторых из них представи­телей различных древнебалтийских племен.

В том, что предки древних балтийцев на заре своего формирования жили значительно южнее нынешней тер­ритории своего расселения, сегодня почти никто не сом­невается. По предположению литовского лингвиста В. Мажюлиса, в конце III—начале II тыс. до н. э. крайним северным пределом их распространения была линия, идущая от верхнего Немана на устье Березины. Продвижение протобалтийских племен далее на север эстонский археолог X. Моор связывает с миграцией культуры боевых топоров и относит к началу II тыс. до н. э. В I тыс. до н. э., пишет он, балтийцы обитали уже на очень больших пространствах (Припять, Западная Двина, Прегель, Сейм), своими размерами, видимо, пре­восходивших тогдашние славянские территории.

Следы пребывания летто-литовских племен хорошо сохранились в топонимии Белоруссии, Украины, Южной и Восточной Польши, а отчасти даже в Молдавии, Че­хии, Словакии и Румынии. Языковед А. А. Вержбовский признает наличие балтийского субстрата (подосновы) в гидронимии всего верхнего и среднего Днепра, Десны и других его притоков. По предположению же Н. И. На­деждина, и само древнее наименование Днепра — Бори­сфен, возможно, произошло от названия Березанъ (ср. Бе­резина — правый приток Днепра), форма которого напо­минает больше всего как будто литовско-латышскую топо­нимическую модель: Берзенъ, Березай и т. д. Еще в средние века одна из речек под Очаковом у турок носила назва­ние Суберезанъ.

Из балтийских языков объясняется лучше всего и зна­чительная часть гидротопонимии Западной Украины, Южной Польши, Словакии и других прилегающих к ним славянских земель, как-то: Гирканский лес Геродота (ср. ли­товское giria— «лес», «пуща»); Самбор — город в Запад­ной Украине (от древнепрусского Wis—sambrs — «зубр»), ряд гидронимов с корнем tit (литовское «вьюн»), например Титава; Скамапдрос («каменистая») — название реки, впадающей в Геллеспонт (ср. древнепрусское Skamand \ Skament, Skamento — озеро, река и гора в Мазовии), Балатон (озеро в Венгрии), Блата и Платка (населен­ные пункты в Чехословакии), Балта-верде, Былта, Был-тени, Балта-сухая, Четатя де Балтэ (селения в Румы­нии), Балта-Маре в Молдавии, Полква — приток Горыни, Полота — приток Западной Двины от латышского палте, палтс (palte, palts) — «лужа»; река Стрый (латыш­ское strauts — «ручей»); река Сож — древнепрусское suge — «дождь»; река Упа в Чехии и две реки Апе в се­верной части Румынии, чьи названия образованы от ла­тышского аре \ аре — «река».

На Балканском полуострове и в Малой Азии в местах расселения древних фракийцев, по земле которых проте­кала вышеназванные реки, встречается большое число наименований типа Прусиос — озеро в Македонии, насе­ленный пункт в Аттике, Этолии, Малой Азии; Прусец — город в Вифинии (Прусс — имя царя и сына — там же), сопоставляемых с названием литовского племени пруссы (ср. pajuris — по-литовски «берег»).

В горах северной части Балкан жило (согласно Певтин­геровым таблицам) племя латовичей с городами Лато­викорум, Лепавист (ср. современный латвийский город Лиепая).

Племя галиндов, которое можно сопоставить с го­лядью русских летописей — одним из литовских племен, вместе с кельтами-галатами упоминается в Ольвийском декрете в честь Протогена. Принято считать, что галинды жили в районе Прибалтики, но указанный декрет, а также упоминание Иордана о гольтескифах в окрестностях Се­верного Причерноморья наряду с наличием в Западной Украине топонимов с корнем голд заставляют пересмо­треть указанную точку зрения.

Где-то в пределах северной части Центральной Европы балтийские племена соседствовали с древними герман­цами, о чем можно судить по многочисленным фонетиче­ским и грамматическим изоглоссам и лексическим совпа­дениям архаического облика, имеющимся в этих языках. Среди последних укажем на названия некоторых процес­сов трудовой деятельности (работа, работать, сдирать шкуру, оголять, растирать, размалывать, собирать, вязать, плести, месить тесто, мять глину, ткать); продуктов труда (смола, деготь, пакля), на названия лодки-однодревки, жилища, хозяйственных построек, частей тела (ладонь, нёбо, горло, губы, горб); явлений природы (ветер, буря); физических тел (песок, гравий); птиц, насекомых (жук, улитка); болезней (проказа); числитель­ных (первый, одиннадцать, двенадцать); терминов, от­носящихся к речи; на абстрактные понятия, глаголы дви­жения (летать, плавать, бежать, прыгать); существитель­ные (ручей, колодец, корзина); на названия продуктов (каша) и многие другие.

Показательно и то, что в составе лексических совпа­дений в германских и балтийских языках совершенно отсутствует социальная терминология, сложение которой восходит к сравнительно позднему времени и может быть приурочено к возникновению у германцев, в частности у наиболее восточных из них — готов, княжеской и ко­ролевской власти, социально-имущественного расслое­ния и государства, т. е. примерно, к началу нашей эры.

Настаивая на том, что предки балтийских народов предшествовали славянам на большей части территории Правобережной Украины и Северного Прикарпатья, по­мимо приведенных выше исторических, топонимических и языковых данных, мы опираемся еще на ряд археологи­ческих и этнографических явлений, которые до сих пор не получили в науке сколько-нибудь достаточного освещения. Например, у литовцев был распространен культ змеи, издавна известный на южном побережье Балтийского моря, где в могильниках археологи находят браслеты с змеиными головками на концах и другие изо­бражения змей и драконов. В древнерусских курганах, как указывает В. В. Седов, такие змеиноголовые брас­леты и украшения имеют строго ограниченный ареал и встречаются только на территории Верхнего Поднепровья, Подвинья и Понеманья, т. е. «в той части Восточной Европы, где до прихода славян жили балты». Однако в Северном Причерноморье мы вновь сталкиваемся с от­голосками почитания этого культа, обычно связываемого с балтийским субстратом. В записанной Геродотом от местных греков легенде о происхождении скифов говорится, что прославленный греческий герой Геракл по­сетил однажды северные берега Черного моря. Достиг­нув лесистой страны Гилеи (ее локализуют в низовьях Днепра), Геракл встретил обитавшую здесь в пещере деву-змею. (Статуэтка змеиноногой богини скифского вре­мени найдена в кургане Большая Цымбалка в районе нижнего Днепра.) От сожительства Геракла с этим ту­земным божеством родились три брата, потомками кото­рых и считали себя скифские племена. По сообщению другого древнегреческого писателя — Арриана, военные значки скифов представляли собой змей или драконов, сшитых из цветных лоскутов и насаженных на высокие древка. При движении войска такие значки надувались, извивались, как живые существа, и издавали резкий свист. Рядом со скифами жили агатирсы и гелоны, а вперемежку с гелонами будины. Среди будинов же, как мы знаем, поселились бежавшие от змей невры.

К числу общих скифо-балтийских этнографических явлений относится также культ коня, нашедший у тех и других свое проявление в форме захоронений с ко­нем. Славянским племенам культ этот совершенно неизвестен.

Южное происхождение балтов подтверждается и рас­пространением у них в прошлом культа камня, который, скорее всего, мог сложиться в условиях горной местности, т. е. где-то в районе Прикарпатья.

О проживании предков современных балтов в При­днепровье еще в первых веках нашей эры свидетельствует текст произведения Иордана, в котором перечислено свыше дюжины различных летто-литовских и финно-угорских племен, входивших в державу Германариха, и нет ни одного славянского.

Без принятия тезиса о проживании балтийских пле­мен некогда значительно южнее, причем сравнительно поздно, в районе Прикарпатья и Причерноморья, невоз­можно объяснить, почему в исторических песнях литов­цев сохранились воспоминания о реке Дунае.

А. А. Вержбовский связывал с литовцами упоминае­мое Геродотом племя «рыжеволосых и голубоглазых» будинов, обитавших к северу от скифов, «в разнородном лесу». В стране их, по сообщению Геродота, находилось большое и многоводное озеро, окруженное трясиной и тростником, в нем ловились выдры, бобры и другие звери, меха которых употребляли на опушку кафтанов. В этом описании нетрудно узнать заболоченную пойму реки Припяти и знаменитые Пинские болота. Видимо, ко вре­мени Геродота скифы уже успели оттеснить основную массу будинов на север, так как, судя по топонимии, ареал расселения до того находился значительно южнее: топонимы с корнем буд—Буда, Будочка, Будановка, Будка и т. п. (если даже из их числа исключить явно позднейшие образования) тянутся сплошной полосой от границы Калужской и Брянской областей через Южную Белоруссию, Южную Польшу, Западную Украину, Че­хию, Венгрию (Буда, Будско, Будичка) вплоть до румын­ских Карпат (Буда, Будешты) и Молдавии (Буда, Будей, Будешты) и встречаются даже в долине Дуная (Болга­рия). Больше всего указанных названий имеется в Польше (по подсчетам И. П. Филевича — 158); в Запад­ной Украине около 20; в Калужской области — 9; в Венг­рии — 7, т. е. как раз на окраине той территории, кото­рая предположительно отводится будинам.

Признание А. А. Вержбовским «балтизма» будинов и выдвинутое нами положение о проживании летто-литов­цев в позднее время (середина I тыс. до н. э. — первые века нашей эры) южнее среднего течения Днепра и гра­ницы лесостепи сегодня еще не получили сколько-нибудь широкого признания. Указанную территорию принято рассматривать в качестве одного из основных ареалов, в пределах которого происходило формирование этниче­ского ядра славянства.

Поэтому все, что говорилось выше о южном проживании и связях летто-литовских племен в античную пору, а мо­жет быть, и несколько позднее, следует считать лишь ги­потезой, которая нуждается еще в строгой научной проверке.

• ← Оборотни бегут от змей
• Язык земли →