Духовна культура епохи розкладання первісного суспільства

Развитие положительных знаний и искусства. Бурные экономические и социальные процес­сы эпохи распада первобытнообщинного строя способствовали дальнейшему росту начатков положительных знаний. Развитие земледелия, в особенности ирригационного, требовавшего точного определения сроков полива, начала полевых работ и т. д., привело к упорядоче­нию календаря, а следовательно, и астроно­мических наблюдений. Если меланезийцы не пошли дальше различения звезд и планет, то полинезийцам уже были известны многие отдельные звезды и созвездия. Возможно, что на рубеже классового общества стали приме­няться простейшие астрономические приборы: по крайней мере, древние майя уже пользо­вались для фиксации точки наблюдения двумя перекрещенными палками. Первые календари обычно были лунными, т. е. были основаны на наблюдениях за изменением фаз Луны, воспоминание о чем сохранилось во многих современных языках (ср., например, русск. месяц — Луна и календарная единица, анг­лийск. Moon — Луна и month — месяц). Но лун­ный месяц состоял приблизительно из 29,5 су­ток, лунный год был на 11 суток короче солнечного, а необходимость согласования лунного и солнечного года стимулировала развитие математических знаний. В этом же направлении действовали и другие процессы эпохи: скотоводство требовало подсчета по­головья скота, развитие обмена — исчисления мерил стоимости. Необходимость обращения с большими числами и развитие абстрактных представлений привели к появлению числовых разрядов и систем счисления, в основание которых были положены разные, но по боль­шей части связанные со счетом на пальцах принципы. Так, в распространившейся в Тро­пической Африке пятеричной системе счисле­ния за единицу второго разряда принято чис­ло пальцев руки, в современной десятичной и сохранившейся в виде языковых пережит­ков двадцатичной (ср. французское quatrevig­ne.— четырежды по двадцать — восемьдесят) системе — соответственно число пальцев обеих рук и всех пальцев на руках и ногах. С важ­нейшими процессами эпохи была, по-видимо­му, связана и начавшаяся дифференциация математических знаний: зарождение частного землевладения вызвало к жизни, как показы­вает само название этой науки, начатки гео­метрии, т. е. «землемерия».

Подобным же образом обстояло дело с развитием других отраслей положительных званий. Создание укреплений и постройка таких усовершенствованных сухопутных и вод­ных транспортных средств, как повозка и парусный корабль, способствовали развитию не только математики, но и механики. С возник­новением выплавки рудных металлов заро­дились металловедение и в какой-то степени химия. Сухопутные и морские походы, связан­ные с грабительскими войнами, послужили на­коплению тех же астрономических наблюде­ний, а также географии и картографии. По­линезийцы во время своих длительных мор­ских походов пользовались картами из пало­чек и камешков, изображавших острова, мор­ские пути, направления течений и ветров. Вой­на сыграла свою роль в развитии хирургии, теперь уже не только справлявшейся с ампу­тацией поврежденных конечностей или трепа­нацией черепа, но и подходившей к таким сложным операциям, как известные древним индийцам и майя пластические операции носа (ринопластика). Рост народонаселения и раз­витие скотоводства увеличили опасность за­разных заболеваний, эпидемий и эпизоотии; борясь с ними, первобытная медицина места­ми, как, например, в Восточной Африке, эмпи­рически пришли к примитивным предохрани­тельным прививкам ослабленной формы бо­лезни.

Значительно медленнее развивались зачатки обществоведческих знаний. Здесь по-прежне­му господствовали тесно связанные с религией мифологические представления о чудес­ной природе всех основных явлений хозяй­ственной, общественной и идеологической жизни. Вот как, например, звучит в передаче Геродота так называемая первая этногониче­ская легенда скифов, объясняющая их проис­хождение, занятия, этносоциальный состав и политическое устройство. «Скифы говорят, что их народ моложе всех других и произо­шел следующим образом: в их земле, быв­шей безлюдной пустыней, родился первый человек, по имени Таргитай; родителями это­го Таргитая они называют, по моему мнению неверно, Зевса и дочь реки Борисфена. Та­кого происхождения был, по их словам, Тар­гитай, а у него родились три сына: Липоксай, Арпоксай и младший Колаксай. При них упали-де с неба на скифскую землю золотые предметы: плуг, ярмо, секира и чаша. Стар­ший из братьев, первым увидев эти предме­ты, подошел ближе, желая их взять, но при его приближении золото воспламенилось. По его удалении подошел второй, но с золотом повторилось то же самое. Таким образом, зо­лото, воспламеняясь, не допускало их к себе, но с приближением третьего брата, самого младшего, горение прекратилось, и он отнес к себе золото. Старшие братья, поняв значе­ние этого чуда, передали младшему все царство.

И вот от Липоксая-де произошли те ски­фы, которые носят название рода авхатов: от среднего брата Арпоксая — те, которые называются катиарами и трапиями, а от млад­шего царя — те, что называются паралатами; общее же название всех их сколоты, по име­ни одного царя; скифами назвали их эллины» (Геродот, IV, 5—6). В этой легенде есть элементы и историко-этнографической концепции (представление о местном происхождении и этническая харак­теристика скифов), и социально-политической доктрины (представление о божественном происхождении царской власти и главенства царских скифов — паралатов), но они еще почти не выделились из общего религиозно-мифологического миропонимания. Все же не­которые начатки обществоведческих знаний, по преимуществу те из них, которые имели практическое значение для идеологического оформления процессов классообразования, стали получать в эту пору заметное развитие. Такова в особенности представленная в той же скифской легенде генеалогистика — зна­ние родословий, в котором нуждалась родо-племенная знать как в доказательстве чисто­ты и благородства своей крови. Развитая ге­неалогистика и особые знатоки родословий этнографически засвидетельствованы во мно­гих разлагавшихся родовых обществах; свое­образный рекорд, по-видимому, принадле­жит полинезийцам о. Раротонга, у которых обнаружена генеалогия, насчитывающая 92 поколения.

К этому же времени относится зарожде­ние правовых знаний, также еще с трудом отделимых от религиозных представлений. Это хорошо видно на примере первобытного (да и раннеклассового) судопроизводства, в котором решающую роль часто играли не обстоятельства дела, а «знамения свыше». Чтобы получить такие знамения, тяжущимся предлагался поединок или «божий суд» (ор­далии (От позднелат. ordalium — суд)) — испытания клятвой, освященной пищей, ядом, погружением в воду со связан­ными руками и т. п. Предполагалось, что ви­новный погибнет, а невиновный останется не­вредим. Иногда даже подобные способы установления истины имели свое рациональ­ное зерно: страх перед карой свыше не да­вал виновному принести клятву, проглотить освященную пищу или сковывал и делал его менее ловким, чем невиновный. Однако важ­нее другое: наряду с поединком и ордалия­ми в практику входили (например, у племен Западной Африки) и вполне рациональные методы дознания — осмотр места преступле­ния, ознакомление со свидетельскими пока­заниями и вещественными доказательствами.

Появились или получили развитие новые формы искусства. Постройка оборонитель­ных сооружений и рассчитанных на тысяче­летия усыпальниц-дольменов положила нача­ло монументальной каменной архитектуре. Отделение ремесла от земледелия сопровождалось замечательным расцветом при­кладного искусства. Для потребностей родо­племенной знати создавались ювелирные украшения, дорогое оружие, посуда, одеж­да. В связи с этим получили распространение торевтика (От греч. torevo — вырезываю, чеканю), т. е. художественная чеканка, выбивка, тиснение металлических изделий, а также применение эмали, инкрустация драго­ценными камнями, перламутром и т. д. На­чальный этап художественной обработки ме­талла отражен в искусно выкованных и гра­вированных тотемными знаками медных плас­тинах северо-западных индейцев, расцвет — в знаменитых скифских и сарматских издели­ях, украшенных реалистическими или услов­ными изображениями людей, животных, рас­тений.

Изображение пантеры на скифской золотой бляхе…

Из других специфических для этой эпохи видов искусства отметим пышно расцветаю­щий в связи с развитием грабительских и оборонительных войн героический эпос. Древневавилонские сказания о Гильгамеше и эпический раздел Пятикнижия, Илиада и Одиссея, Эдда и ирландские саги, Рамаяна и бедуинские предания об Антаре, Калевала и нартские сказания — все эти и многие другие классические образцы эпоса, сложившись в основном в эпоху разложения общинно-родо­вого строя, донесли до нас воспоминания о нескончаемых войнах, героических подвигах, дележе военной добычи.

Тот на хасе (Хаса (кабардинск.) — совет, собрание муж­чин-воинов) быть достоин, Кто мечом разрушил горы, Кто познал просторы мира, Кто прошел моря и сушу, Закаляя душу в битвах! — говорится в кабардинских нартских сказани­ях. В устное народное творчество стали прони­кать классовые начала: поощряемые родоплеменной знатью певцы и сказители про­славляли ее благородное происхождение, во­енные подвиги, заслуги, богатство.

Развитие религии. В процессе распада пер­вобытнообщинного строя возникали или по­лучали развитие адекватные новым условиям жизни формы религии. Переход к патриарха­ту сопровождался становлением культа муж­ских предков-покровителей, как семейных, так и родовых. В некоторых позднематриархальных обществах, в частности у микронезийцев и кхаси, развился аналогичный культ женских предков. С распространением земле­делия и скотоводства утвердились характер­ные для соседской общины сельскохозяйст­венные культы плодородия с их эротически­ми обрядами и человеческими жертвоприно­шениями, символизирующими передачу зем­ле половой потенции человека, и особенно широко распространившимися образами уми­рающих и воскресающих духов. Отсюда в какой-то мере ведут свое начало позднейшие образы древнеегипетского Осириса, вавилон­ского Думузи, финикийского Адониса, фракийско-греческого Диониса и, наконец, Хрис­та. Усиление племенной организации и обра­зование союзов племен утвердило культ племенных покровителей, в образах которых причудливо сплелись черты духов инициации, культурных героев, олицетворенных явлений природы, духов-воителей и т. д. Особые, спе­цифичные для данной эпохи формы религии составили культ устрашающих духов тайных союзов и культ племенных вождей. Этот по­следний у многих народов Океании, Африки, Южной Азии доходил до прямой сакрализа­ции власти и особы вождя. В нем видели но­сителя благополучия племени, верили, что он может повелевать явлениями природы, обес­печить хороший урожай, удачный улов рыбы, военный успех. Вожди оставались объектом культа и после своей смерти: считалось, что они превращаются во влиятельных духов, по­могающих своим соплеменникам и прежде всего своим потомкам и наследникам. Но еще бывало, что вождя, не оправдавшего ожида­ний племени, развенчивали и смещали, а у некоторых народов Африки даже существо­вал обычай ритуального умерщвления одрях­левших и, следовательно, утративших свою священную силу вождей.

Человеческое жертвоприношение в древней Мексике

Все эти виды религии соединились и пере­плелись между собой, образовав политеисти­ческое (От греч. poly — много и theos — бог) почитание одновременно семейно-родовых и племенных покровителей, аграр­ных и космических духов, страшных духов тайных союзов и окруженных священным ореолом вождей. Возникла иерархия объек­тов культа — от обычных духов до несколь­ких особо могущественных божеств. С раз­витием военной демократии и военной иерархии главенствующее положение чаще всего занимал культ племенного бога-воите­ля, черты которого обычно сливались с от­дельными чертами других культов. Так, восточноафриканское племя масаи почитало как свое главное божество племенного бога-вои­теля Нгаи, имевшего в то же время и черты божества плодородия, дождя, неба; у друго­го восточноафриканского племени ваджага племенное божество Рува соединяло в себе черты бога войны, солнца, неба, плодородия, духа предка-родоначальника.

Одновременно с развитием религии выде­лялась особая группа служителей культа. Ес­ли некогда способность воздействовать на силы природы в принципе приписывалась всем или по крайней мере многим членам рода и религиозные функции выполнялись старейшинами лишь как представителями ро­да, то теперь этой способностью наделялись определенные лица, считавшиеся обладате­лями сильных предков-покровителей, чудес­ных качеств, тайных знаний и т. д. Такие лица становились профессиональными служителя­ми культа — жрецами. Обычно они в той или иной степени монополизировали не только религиозные функции, но и некоторые поло­жительные знания, толкование обычаев пле­мени, судопроизводство. В одних случаях их иерархию возглавлял вождь, являвшийся главным жрецом, в других жрецы создавали собственную верхушку, соперничавшую со светской властью. Однако во всех случаях жрецы, в соответствии с общими тенденция­ми эпохи использовавшие свое положение для обогащения, смыкались с общественной верхушкой и обращали религию в орудие устрашения рядовых общинников, бедноты, рабов. Религиозная практика этого времени до такой степени способствовала укреплению власти вождей, что в буржуазной науке да­же возникла теория сакрального, т. е. иду­щего от священнослужителей, происхождения государства. В действительности, как мы ви­дели, дело обстояло не так просто: возник­новение теократии было лишь одним из путей становления государственной власти.

Так в распаде первобытнообщинного строя религия постепенно стала средством идеоло­гического воздействия на эксплуатируемые массы, средством освящения классового не­равенства и государственного принуждения.

Разделение умственного и физического тру­да. В процессе разложения первобытнооб­щинного строя началось выделение профес­сионального умственного труда. В число та­ких профессионалов прежде всего вошли ли­ца, занятые организаторско-управленческой деятельностью, главари и вожди общин и племен, которые в связи с усложнением хо­зяйственной и социальной жизни стали сна­чала частично, а затем и полностью освобож­даться от непосредственного участия в про­изводстве. Такую же возможность получили и другие представители правящей верхуш­ки — военачальники и жрецы. Постепенно процесс разделения умственного и физиче­ского труда шел дальше, захватывая различ­ные области культурной деятельности. Вы­дающиеся певцы, сказители, постановщики театрализованных мифологических представ­лений, знахари, знатоки обычаев, а до из­вестной степени и мастера прикладного ис­кусства получали возможность жить за счет преимущественно умственного труда. Их со­держали как община в целом, так и в осо­бенности правящая верхушка, начавшая ис­пользовать различные виды духовного твор­чества для укрепления своей власти над народом. Многие сказители, знатоки обычаев и другие профессионалы тяготели к вождям, становились их прихлебателями. Другие, на­против, оставались с народом и своим мас­терством помогали ему в борьбе с развивав­шейся эксплуатацией и произволом. Но како­вы бы ни были ценностные ориентации этой древнейшей интеллигенции, сам факт выделе­ния профессионального умственного труда, как и другие виды специализации, в огром­ной степени способствовал развитию и обо­гащению духовной культуры.

Судья-индеец…

Возникновение письменности. Апогеем раз­вития духовной культуры первобытного об­щества, а вместе с тем и одной из наиболее четких граней, отделявших его от классовых цивилизаций, было создание упорядоченной письменности. Как правило, это происходило путем постепенного превращения пиктогра­фической «предписьменности», передававшей лишь общий смысл сообщения, в идеографи­ческое, или логографическое (От греч. idea — идея или logos — слово и grapho — пишу), письмо, в котором строго фиксированные знаки обозна­чали отдельные слова или, как в наших ре­бусах, их знаменательные слоги. Таково древ­нейшее так называемое иероглифическое (От греч. hieros — священный и glipho — вырезываю; вырезанный на камне священный знак) письмо шумеров, египтян, эламитов, критян, китайцев, майя и других народов. Позднее из идеографического письма возникли более развитые слоговые и буквенно-звуковые (ал­фавитные) системы письменности, почти пол­ностью лишившиеся картинного характера первоначальной письменности. Идеография удержалась лишь в Китае.

Древнейшая иероглифическая надпись майя…

Возникновение упорядоченной письменно­сти было связано с потребностями формиро­вавшихся классовых обществ и государств, нуждавшихся в организации деловой и офи­циальной переписки, записи религиозных ри­туалов, норм поведения, деяний правителей. В отличие от общедоступной примитивной пиктографии идеография требовала длитель­ного специального обучения и была недо­ступна широким массам. Более того, хра­нители идеографии (а очень часто, вероятно, и создатели) — жрецы на первых порах дер­жали ее в строгой тайне и окружали мисти­ческим ореолом. Во многих раннеклассовых обществах письменность была привилегией жрецов и знати. Однако и в их руках она отныне стала новым мощным средством на­копления и передачи знаний, новым орудием развития культуры.

Древнейшие идеографические системы воз­никли в 4 тысячелетии до н. э. в Шумере и Египте. Они обнаруживают некоторое сход­ство между собой и с другими идеографи­ческими системами Старого Света, в особен­ности с протоиндийской и крито-минойской. Поэтому многие зарубежные исследователи диффузионистского направления считают, что первоначально идеография возникла в одном месте, скорее всего в Шумере, и распрост­ранилась отсюда в другие очаги цивилиза­ции. Однако сторонники теории конвергент­ного возникновения письменности объясняют это сходство идентичностью отраженных в идеограммах реальных объектов внешнего мира, например людей, частей человеческого тела, животных. Следует думать, что по край­ней мере в нескольких культурных центрах древности — Шумере, Египте, Китае, Месоамерике — письменность появилась конвергентно на пороге возникновения здесь клас­сов и государства. В других случаях вступав­шие на этот порог народы заимствовали письменность у соседей. Бывало, впрочем, что народы (например, некоторые народы Тропической Африки) входили в классовое общество бесписьменными и развивали ее (или заимствовали у соседей) уже в усло­виях ранней государственности.

• ← Виникнення приватної власності, класів та держави
• Етнічні та мовні процеси епохи розкладання первісного суспільства →